Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник]
Шрифт:
Иногда этот вопрос решается легче некуда. Вот например: несмотря на то что ей далеко не все нравится в маме и папе, она все равно уверена, что их любит. Но можно ли быть такой уверенной, когда речь идет о мальчике, который заставляет тебя летать, даже не отрываясь от земли? Можно или нельзя?
Матильде очень хотелось бы узнать, что именно не нравится в Реми Бенедикте, чтобы сравнить: то же самое, что ей самой, или другое. Чтобы понять разницу между девочкой, которая способна летать, и той, которая не способна.
После обеда, оказавшись в хижине,
И потом, представляя себе, что какие-то черты Реми могут не понравиться, Матильда впадала в бешенство, а думая, что какие-то другие Бенедикте нравятся, начинала немножко ревновать.
Даже про отсутствие одного зуба спереди Бенедикта и то не захотела ни словечка сказать, а этот недостаток особенно смущал Матильду и вызывал у нее больше всего сомнений: с одной стороны, ей казалось, будто рот с дыркой вместо зуба — это смешно, а с другой — будто очень красиво…
А теперь Бенедикта спала, а Матильда лежала с широко открытыми глазами и обдумывала все эти вопросы без ответов, а сверчки надрывались в пустоте.
Интересно, сам-то Реми что сейчас делает? Думает ли о ней, как она думает о нем, лежа в своей постели? И где его постель? В каком месте фермы? А если… Вот! Вот! Опять начинаются эти «а если…»! Но — и малышка это отлично понимала — без этих «а если…» Матильда не была бы Матильдой, это была бы совсем другая девочка, гораздо более спокойная, и она бы уже давно спала, как Бенедикта. У Бенедикты в голове, кажется, нет и не может возникать никаких «а если…»!
Зато от тех «а если…», которые возникали в ее собственной голове, просто в озноб бросало.
А если Реми… если ему что-то не нравится в ней, в Матильде?
Разве он не сказал, что она ему больше нравится в платье горошком?.. Значит, когда-то она ему нравится больше, когда-то меньше, а это значит, вполне может быть, и что-то в ней ему нравится больше, а что-то меньше. И — как знать? — вдруг что-то такое есть, что совсем ему не нравится…
Теперь ей стало очень жарко. Она сдернула с себя простыню и кучу «а если…» вместе с нею. Ногами сдернула и еще в бешенстве растоптала все это.
Так… Значит, для начала надо еще внимательнее относиться к своим нарядам. Помнить, что Реми она больше нравится в платье, чем в штанах. Не рисковать тем, чтобы не понравиться ему. В худшем случае, придется всякий раз его спрашивать, хотя, честно сказать, сам-то он не больно думает, в каком виде перед ней появляется. Но его можно простить: он мальчик, а кроме того, может, в детском доме для детей, родители которых не возвращаются никогда, ничего и нет, кроме огромных тельняшек и гимнастических костюмов?
Матильда вытянулась на кровати. Бенедикта — прямо как картинка за этими белыми прозрачными занавесками. Прямо как Спящая Красавица. Принцессинская кровать ей куда больше подходит, чем Матильде.
Нет, теперь уже просто невозможно держать все это внутри, так ведь и разорваться недолго… Невозможно все время молчать и не поделиться ни с Бенедиктой, ни с кем вообще!
В хижине Бенедикта вела себя так, будто встреча с Реми не в счет, будто из-за этого ничего в жизни не переменилось и не переменится. Только она не понимает, этого не может быть, потому что домик на двоих, к примеру, — это, конечно, приятно и забавно, но ведь — ничего похожего на ВСТРЕЧУ. Это просто так. Понарошку. А вот Реми — совсем другое, это — настоящее, это серьезно, это взаправду.
Надо немедленно, вот прямо сейчас сказать Бенедикте, что Реми — это серьезно!
Матильда, чрезвычайно возбужденная, вскочила с постели. К счастью, лунный свет просачивался сквозь неплотно прикрытые ставни, она смогла сориентироваться и без особого труда нашла выключатель. Щелкнула. Зажмурилась от брызнувшего в глаза резкого света…
— Эй! Что это ты делаешь тут посреди комнаты? Ты знаешь, который час?
На пороге, откуда ни возьмись, выросла Селина. Матильде она в эту минуту показалась великаншей.
— Я… Ничего… Хотела поговорить с Бенедиктой… Мне надо сию же минуту кое-что ей сказать…
— Послушай, моя дорогая, Бенедикта сладко спит, и ты будешь умницей, если последуешь ее примеру. А ну-ка! Быстренько забирайся под одеяло!
Матильда нехотя позволила матери довести ее до кровати.
— Все равно не смогу заснуть…
Фраза, которая уже вся истрепалась от долгого использования, жалоба, которую мама выслушивала, но не слышала — с каких еще пор! Фраза, на которую она отвечала, не задумываясь, одними и теми же вроде бы подбадривающими словами, потому что надо ведь ей было хоть что-то ответить…
— Сможешь, сможешь, детка! Вот сейчас ляжешь и уснешь!
Как же, сейчас она уснет… Сегодня такое не поможет. Привычный мамин ответ истрепался не меньше, чем привычная Матильдина жалоба. Нужно, чтобы мама ответила по-другому, по-новому, так, как надо сейчас, чтобы серьезно ответила, потому что Реми — это серьезно, и если она не может уснуть — это тоже серьезно.
В общем-то, никакая не новость, что мама далеко не всегда понимает, что важно, а что нет. Когда умерла Собака Феликса, бабулиного жениха, никто даже и не понял, какое это горе для Матильды. От Матильды требовали, чтобы она спала одна всю ночь с этим горем под одеялом, пусть даже Селина ее и закутывала вечером, ничего такого не замечая. А разве это легко — спать с мертвой собакой под одеялом?
У всех подружек такие же проблемы с их мамами. На Селину еще, может, меньше, чем на других, можно пожаловаться. Только вот когда Онпочти совсем не бывает дома или приходит очень часто, мама намного хуже различает, что важно, а что неважно. В остальное время зрение у нее неплохое…