Дамасские ворота
Шрифт:
Желтые израильские номерные знаки вполне могли вызвать град камней на повороте у Иерихона; знак «Пресса», призванный успокоить швыряющихся камнями шебабов, порой приводил в ярость воинственных израильских поселенцев. Бывали случаи, когда машины с такими знаками останавливали вооруженные люди, принимавшиеся допрашивать и оскорблять иностранных журналистов, которых они имели привычку подозревать в симпатиях к арабам. Самыми воинственными, как обнаружил Лукас, всегда казались бывшие американцы, а уж эти-то не могли избавиться от яростного презрения к американским репортерам.
Но наибольшая опасность, как понял Лукас, исходила не от федаинов, не от джихадистов или неистовых последователей Жаботинского, но от обыкновенных израильских водителей, которых, как класс, отличали агрессивность, фатализм и продолжительность жизни, схожая с техасскими байкерами. Их бешенство нельзя было ни унять, ни предвидеть.
Город
102
Агарь Египтянка — служанка Сарры, жены Авраама; будучи его наложницей, родила ему сына Измаила, ставшего родоначальником арабских племен. По настоянию Сарры была вместе с сыном изгнана из дома Авраама. (Быт., гл. 16 и 21).
103
Втор. 34: 1.
Чтобы убить время, он решил рискнуть и сделать большой крюк, заехав через Иерихон по главному шоссе и выехав через поселок, где останавливались автобусы «Эгеды» и торговцы-палестинцы продавали фрукты, содовую и всяческие безделушки под присмотром поста пограничной полиции. Ветерок нес вонь сероводорода с моря и свежесть листвы; влажный воздух вызывал испарину и возбуждал смутный аппетит. Он купил две большие бутылки минеральной и жадно выпил одну. Даже чувство жажды здесь, в приморской низменности, было другим. Человек в бедуинской одежде, темный, как ашанти [104] , продал ему небольшую гроздь бананов. В нескольких ближних деревнях жили люди африканского происхождения, как говорили, потомки рабов.
104
Народность в Гане.
Город был тих. Он выпил чашку кофе в кафе среди руин дворца Хишама и поехал на юг по прямому шоссе под крутыми скалами, высящимися над Иорданской долиной. Гостиница со спа-комплексом, где преподобный мистер Эриксен и его коллеги проводили конференцию, была украшена стоящими полукругом у съезда к ней выгоревшими флагами туристически привлекательных стран. Подъезд, который представлял собой запущенную песчаную дорожку, окаймленную низким кустарником и деревцами терна, вел к двум бежевым строениям возле коричневого болотца, за которым маслянисто поблескивали белые барашки Мертвого моря.
Угрюмый молодой человек за стойкой регистрации с деланым безразличием сообщил ему, что участники конференции, которые были духовного звания, отправились на прогулку к Кумранским пещерам и вернутся только под вечер. Лукас оставил записку для Эриксена. А до тех пор есть несколько вариантов скоротать время. Самому пойти к пещерам и попытаться пообщаться с призраками ессеев. Можно вскочить в гостиничный автобус, отправляющийся в полдень с экскурсией в Масаду. А не то взять билет и претерпеть полный цикл оздоровительных процедур Мертвого моря: парильню, грязевую ванну и сероводородные души — и поваляться брюхом кверху на соленом берегу. После некоторого раздумья он вспомнил совет Цилиллы и предпочел Масаду.
По дороге туда он пролистал Флавия — историю о Елеазаре и зелотах, до последнего сопротивлявшихся римлянам, о прорыве римских войск в крепость и о самоубийстве уцелевших евреев. По какой-то причине сегодня автобус, везший экскурсию в крепость, оказался заполнен итальянцами, среди которых затесались несколько британцев и американцев. На его счастье, гид говорил по-английски и, пока они ехали, рассказывал о мосте Алленби, кибуцах на Мертвом море и парке-заповеднике неподалеку от Эйн-Геди. Как подозревал Лукас, вопросы,
— Ирод был евреем, — рассказывал гид, худой, раздражительный человек лет за пятьдесят в клетчатой охотничьей шляпе. — Но в душе он был язычник.
Лукаса всего передернуло от таких слов. Он вспомнил древний черно-белый фильм, который в детстве видел по телевизору. Злодей-индеец был принят племенем хороших индейцев, союзником белых американцев, но вскоре в нем вновь возобладала привязанность к плохим индейцам, в фильме это были гуроны.
«Он родился гуроном, — говорит об индейце-перебежчике справедливо сомневающийся белый герой, которого, насколько он помнил, играл Джон Уэйн. — И если не ошибаюсь, гуроном и остался».
Скаут-полукровка, так и не определившийся, кем считать себя, Лукас, задрав голову и морща лоб, смотрел на громадный, красного цвета отвесный склон, который высился над парковкой. Гид повел группу пассажиров автобуса к фуникулеру, он же достал карту, которую выдала туристическая компания, и стал искать на ней тропу, называвшуюся Змеиной, что вела на верх горы. Достал из рюкзачка и мягкую, цвета хаки шляпу от солнца, которую прихватил вместе с книгами, несколько бананов и оставшуюся бутылку воды, купленную в Иерихоне.
Поднимаясь на гору, он часто останавливался: чувствовал себя не в форме, да и высокое солнце палило. Кожа казалась ссохшейся под отполированным небом. На полпути к вершине он увидел тень под нависающим скальным выступом и прислонился к каменной стене, чтобы смахнуть пот с глаз и перевести дыхание. Группа израильских подростков с рюкзаками на спине бодрой трусцой обогнала его. Безжизненное мерцание пустыни Моаб с высоты казалось совсем близким.
Наконец выйдя на плоскость вершины, он ощутил приступ одиночества и досады. Очередная роковая гора, очередное прославление крови и долга. Шагая по туристской тропе, он почувствовал, что руины дворца Ирода, мирская радость колонн с каннелюрами, мозаичный пол тепидария действуют на него успокаивающе. Если бы ему нашлось место в Масаде, подумал Лукас, то среди тех, кто столь же охотно лечится на водах, как воюет из-за религии. А если бы пришлось принять чью-то сторону, он, наверное, мог бы оказаться на любой или быть на обеих по очереди, как Флавий. И мог бы найти пристанище в Десятом легионе — среди подонков, отбросов империи, где, без сомнения, было сколько-то запутавшихся мишлинге [105] , наемников и антипатриотов вроде него самого. Он принадлежал к позднеимперскому, безродному, космополитичному племени.
105
Mischlinge (нем.)— «нечистокровные». Так нацисты называли тех лиц, чье арийское происхождение подвергалось сомнению. К «нечистокровным» первой степени относились евреи наполовину, второй степени евреи на четверть.
Группа, с которой он приехал из Эйн-Геди, завершила обход памятников истории и уже спустилась на фуникулере. Лукас, следуя указаниям путеводителя, двинулся от синагоги времен Ирода через лагерь зилотов к византийской часовне. Обошел крепостные стены от одной наблюдательной башни до другой, и действительно было нетрудно услышать проклятия народа, вопли убиваемых, как скот, семей, представить окровавленные спаты [106] , мелькающие на фоне синего неба.
Он нашел скамью в тени восточной стены и присел, чтобы пролистать книгу британского историка. Ученый муж оказался скептиком в отношении Масады и ее несгибаемой стойкости. Он придерживался того же мнения относительно вдохновляющих историй о легендарном Леванте [107] , что и Айра Гершвин: не факт, совсем не факт [108] .
106
Широкий обоюдоострый меч (греч.).
107
В узком смысле территория Сирии, Палестины и Ливана, которую евреи называют Эрец Исраэль (Земля Израиля).
108
Аллюзия на песню Джорджа и Айры Гершвина «It Ain’t Necessarily So» из оперы «Порги и Бесс» (1935); в опере ее исполняет торговец наркотиками Sportin’ Life, сомневающийся в некоторых утверждениях Библии.