Дамасские ворота
Шрифт:
— Да, как для святой, — ответил Герцог. — Здесь для нее места нет.
— Слишком плохо, что в нашей религии нет бодхисатв. Что бы они собой ни представляли.
Герцог проводил его до двери:
— Простите, что не могу вам помочь, сэр. Но, понимаете, я не в состоянии. Не в моих силах дать вам веру одновременно в бодхисатв, каббалу и Иисуса Христа. Несомненно, в Америке такая вера есть.
Они стояли у выхода, возле распятия над купелью со святой водой.
— А каббала, — сказал священник, — действительно прекрасна. В конце концов христиане сами пришли к этому. Рейхлин [315] ,
— Почему все-таки вы приехали сюда? — спросил Лукас. — Почему пошли в суд?
— Потому что это святое. И помолиться за родителей на их земле. Хотя они не были религиозны.
315
Иоганн Рейхлин (1455–1522) — немецкий философ и гуманист; считается первым немецким неевреем, освоившим иврит.
— Они перевернутся в своих могилах.
— У них нет могил.
— Простите. Это правда, что вас спрятали в католической школе?
— В Венеции, — ответил Герцог. — Родители оставили меня под распятием. И я спросил их, моих родителей: «Что с ним случилось?» Имея в виду человека на кресте, фигуру Христа. Мне тогда было десять лет, и я не понимал, что такое распятие. Мы жили в Париже. После освобождения мне еще не было четырнадцати. Префект рассказал мне, кто я такой. Что я еврей. Что моих родителей, мою семью выдали немцам и те их убили. И мне пришло — как бы это сказать — осознание.
— Но вы же не могли оставить Церковь?
— Что Церковь! — Герцог легко пожал плечами. — Церковь меня не слишком заботила. Церковь — это люди, живые люди. Кто-то хороший, кто-то нет.
Он опустил глаза в пол.
— Тогда почему вы здесь?
— Потому что я ждал, — сказал Герцог. — Ждал там, где меня оставили. У подножия распятия. От злости или набожности, не знаю. — Он рассмеялся и положил руку на плечо Лукаса. — Паскаль говорит, что мы ничего не поймем, пока не поймем причины, лежащей в основе. Верная мысль, не правда ли? Так что я мало что понимаю.
— Полагается верить, что Христос вознесся, чтобы царствовать в славе, — сказал Лукас.
— Нет. Иисус Христос будет страдать до конца времен. На кресте. Он продолжает страдать. До смерти последнего человека.
— И это приводит вас сюда?
— Да, — ответил Герцог. — Чтобы присутствовать. Продолжать ждать.
Вечер нес в двери церкви запах автомобильной гари и жасмина.
— Я понимаю, что в подобного рода мире, — сказал Лукас, — не имею права быть столь несчастным. И также понимаю, что в смысле веры всегда буду ребенком. Это нелепо, и мне очень жаль.
Герцог улыбнулся, первый раз за время их разговора.
— Не жалейте, сэр. Может, вы читали «Antim'emoires» Мальро? [316] Там его кюре говорит, что люди намного несчастней, чем можно подумать. — Он протянул Лукасу руку. — И что нет такой вещи, как взросление.
34
После истории в Сафеде всякие свихнувшиеся на Боге и прочие одурманенные бродяги то и дело появлялись и исчезали в их бунгало в Эйн-Кареме. Одной из них, застрявшей надолго, была голландка, бывшая монахиня по имени Мария ван Витте, которую в монашестве
316
Андре Мальро (1901–1976) — французский писатель и культуролог, был министром культуры в правительстве де Голля; речь идет об автобиографии Мальро «Антимемуары» (1967).
Ветераны инопланетных похищений, перевоплощенные жрецы Изиды, мнимые друзья далай-ламы — все появлялись в Эйн-Кареме ненадолго, устраиваясь под садовыми тамарисками.
Среди наиболее памятных визитеров были отец и сын Маршаллы. Папаше можно было дать и шестьдесят, и восемьдесят, сынок выглядел ненамного моложе. Старший Маршалл, хоть и был иудеем, наизусть знал большие куски Нового Завета. Когда Маршаллы появлялись, тут же возникали частные детективы и начинали расспрашивать о них. Младший Маршалл вел все семейные финансовые дела и вообще занимался любыми численными расчетами, поскольку его отец, каббалист, был помешан на числах. Лукас, бывавший там несколько раз в неделю, слышал от Обермана, что старший Маршалл якобы преступник, объявленный в розыск в Америке, и что он то ли сошел с ума, то ли прикидывался таковым.
Де Куфф не замечал никого, кроме Разиэля и Сонии, и Разиэль давал каждому, кто появлялся в Эйн-Кареме, возможность пожить там за счет Де Куффа.
Однажды вечером все эти персонажи, а также множество других собрались в прилегающем саду, который принадлежал сестрам монастыря Нотр-Дам-де-Льес, на, как было объявлено, концерт.
Днем перед концертом Сония приехала из Рехавии и нашла Разиэля в саду при бунгало — он сидел в темных очках и медитировал. Не желая беспокоить его, она села под оливой в тени от стены.
— Великая ночь будет, — секунду спустя сказал Разиэль.
— Думаешь?
— Ты будешь нам петь.
— Погоди-ка. Это кто говорит?
— Преподобный. Говорит, ты должна спеть.
— Угу. Получу я что-нибудь?
— Не заботься о завтрашнем дне, — сказал Разиэль, все еще с закрытыми глазами.
— Стандарты допускаются? Из мюзиклов Роджерса и Харта?
— Преподобный хочет что-нибудь на ладино. Хочет «Мелисельду».
— Разз, не надо говорить, мол, Преподобный хочет. Это ты хочешь. Мне известно. Да я и не знаю ладино.
— Так изобрази, что знаешь. Спой на староиспанском.
— Ну ты даешь! — сказала она. — Не знала, что ты такой.
— Великая ночь будет, — сказал Разиэль, выпрямляясь. — По-настоящему великая. Потому что это не просто концерт. Нынче ночью он поведает тайну. Четвертую.
— Я думала, он сделает это в Вифезде.
— Это слишком опасно. Это достаточно опасно даже здесь.