Дамская дуэль
Шрифт:
– Теперь главное хладнокровие и сосредоточенность! – проговорил Лапинский.
Прекрасная амазонка как раз собиралась застегнуть перчатки, когда какой-то нищий, до сей поры гладивший лошадей, обратился к ней за подаянием. Она бросила ему монету, упругим движением поднялась в карету, лакей захлопнул за ней дверцу, и карета тронулась. Сначала лошади пошли спокойной и гордой рысью, однако недолго. Уже через несколько шагов они почему-то забеспокоились, перешли на более быстрый темп, начали дергаться, вставать на дыбы, ржать, будто чего-то испугавшись. Кучер изо всех сил пытался удержать их, однако очередной рывок лошадей сбросил его с облучка прямо в дорожную грязь. Неуправляемые животные помчались во весь опор, увлекая за собой громоздкую
– Что произошло? Где я?
Молодой офицер обрисовал ей ситуацию, в которой она оказалась, между тем княгиня полностью пришла в себя, поблагодарила своего спасителя, затем поднялась на ноги и, опираясь на руку старой кормилицы, удалилась в свои покои.
Кольцов отыскал друга, который дожидался его с самодовольной улыбкой.
– Ну, ты даже не поблагодаришь меня? – начал он. – Разве я плохо провернул это дельце?
Кольцов не понял товарища и с откровенным недоумением смотрел на него.
– Ты… как я должен понимать это? – запинаясь проговорил он наконец.
– Ты, верно, считаешь себя эдаким везунчиком, – ответил Лапинский, – полагая, что меншиковские лошади понесли ни с того ни с сего, по собственному почину, чтобы только предоставить тебе честь и удовольствие спасти их хозяйку?
Кольцов был совершенно озадачен.
– Так, стало быть, это ты… но как? – пролепетал он.
– Ты заметил старого нищего, который возился с лошадьми, когда твоя богиня собиралась сесть в карету? – спросил Лапинский.
– Да, ну и что?
– Так вот, этот прохиндей сунул в ноздрю одному из коней, которому я, впрочем, искренне сочувствую, тлеющий трутник.
– По твоему наущению? – воскликнул Кольцов.
– Разумеется, потому-то у тебя и появился удобный случай спасти жизнь княгине, – без какой-либо тени раскаяния ответил товарищ.
– Ты страшный человек! – крикнул Кольцов. – Только вообрази, какое могло бы случится несчастье!
– Я отбрасываю прочь любые сомнения, когда речь заходит о счастье, о жизни друга, – возразил Лапинский. – Впрочем, все ведь, если не ошибаюсь, закончилось благополучно, следовательно, не к чему теперь сокрушаться и зря ломать голову по поводу различного рода возможностей!
– А что, если б княгиня разбилась насмерть?
– Тогда мы бы ее оплакали, – ответил легкомысленный подпоручик, – и обратились к каталогу невест за новым советом. Но она, слава тебе господи, жива-живехонька, а испуг, несмотря на красивый мундир и шпагу, пережитый господином майором, надо надеяться, пойдет ему только на пользу. Теперь ты самым блестящим образом зарекомендовал себя в глазах прекрасной Людмилы, и я могу живо себе представить, как она сейчас, расслабившись, возлежит на оттоманке и ты предстаешь ей в мечтах, красивый, как Адонис, сильный и мужественный, как Геркулес, эффектно подсвеченный бенгальскими огнями. Пойдем-ка, приятель, и разопьем напару бутылочку хорошего вина!
– Да, давай выпьем, – согласился Кольцов, – за здоровье княгини.
– Что это тебе вздумалось? – рассмеялся Лапинский. – Мы выпьем
Под вечер оба офицера при полном параде нанесли визит во дворец княгини, чтобы засвидетельствовать свое почтение и справиться о ее самочувствии. Получив на сей счет успокоительные заверения, они откланялись и пустились в обратный путь.
– Послушай, – заговорил Лапинский дорогой, – мы с тобой не можем так просто удовольствоваться сообщением, что княгиня почти невредима и уже совершенно оправилась от случившегося. Было бы вполне уместно и разумно каким-нибудь способом выразить нашу безмерную радость по случаю благоприятного исхода произошедшей аварии. Как ты отнесешься, например, к серенаде?
Кольцов громко расхохотался.
– Серенада, говоришь, когда у меня финансы поют романсы?
– Почему бы нет? – возразил ему бойкий товарищ, роясь в карманах. – Вот погляди, у меня еще полтора рубля наличными завалялось, это, конечно, не ахти какие деньжищи, но все же, давай назло всем толстосумам устроим сегодня княгине такую серенаду, какой ни одна бабенция еще наверняка не слыхала.
Кольцов еще с сомнением качал головой, а Лапинский уже отсчитал деньги, рубль и пятьдесят копеек, ему на ладонь и, поручив закупить на них бумагу всевозможной расцветки, масло и сальные свечи, сам взялся позаботиться о музыке и раздобыть изысканный, как он выразился, букет.
– Я начинаю верить, что ты якшаешься с чертом, – заметил Кольцов.
– Разумеется, – парировал Лапинский, – а именно с бедным, но веселым чертом.
На этом наши друзья расстались.
Спустя час они снова, как распорядился Лапинский, встретились в казарме Преображенской гвардии. Лапинский явился с громадным букетом, подбор которого, правда, оставлял желать много лучшего, но который тем не менее весьма впечатлял редкостью цветов и великолепием их красок.
– Как тебе удалось такое? – спросил Кольцов, держа в руке тяжелую благоухающую охапку и с восхищением разглядывая ее со всех сторон.
– Самым незамысловатым способом на свете, – ответил Лапинский, – уже проторенной дорогой я забрался в княгинин сад и там исключительно собственными руками составил оный букет.
– Выходит, ты украл цветы?
– С этим утверждением можно было бы согласиться, – возразил нисколько не смутившийся товарищ, – когда бы они через самое непродолжительное время не были снова возвращены владелице.
– Ты неисправим, – только и промолвил Кольцов.
Между тем Лапинский реквизировал шесты для сушки белья у всех полковых прачек, потом солдаты под его руководством принялись изготавливать китайские фонарики из закупленных Кольцовым свечей и пропитанной маслом бумаги, прикрепляя их к шестам. Дело шло по-военному быстро и споро, так что с наступлением темноты можно было выступать в поход.
Впереди с горящими лампами всевозможных цветов шагали солдаты, далее между шпалерами китайских фонариков следовали оба офицера (Кольцов с букетом), а за ними при полном параде вышагивали все юные барабанщики и свистельщики Преображенской гвардии, свеженапудренные и с тугими косицами. Процессию опять-таки замыкали солдаты с китайскими фонариками. Следом бежала орда бесчисленных зевак; когда остановились возле дворца княгини, вокруг уже собралось необозримое море народу.
Лапинский построил своих людей в каре, которое, вычерченное в темноте разноцветными лампионами, выглядело весьма празднично, а сам с Кольцовым занял место перед фасадом дворца непосредственно под балконом красивого майора в женском обличии. Когда все приготовления были закончены, он взмахнул тростью, какие в ту пору носил при себе каждый офицер, и барабанщики адской дробью начали необычную, воистину солдатскую серенаду, затем вступили свистки и после этого все разом принялись исполнять оригинальный, торжественно размеренный марш, под который в эпоху рококо маршировали солдаты и который, кроме того, обычно звучал также во время наказания шпицрутенами.