Дамский гамбит
Шрифт:
— А кроме?
— Беседовал с вашей племянницей.
Полина напряглась:
— Как она там? Бедная девочка! Эти шарлатаны совсем ее замучили.
— Честно говоря, она не показалась мне бедной и замученной. Более того, насколько я понял, девушка искренне верит, что братья любят ее.
Полина скривилась:
— Они запудрили глупышке мозги!
— Да. Конечно.
— Эти преступники!
— В плане морали они, возможно, таковыми и являются. Но с юридической точки зрения ваше утверждение весьма спорно.
— Я уверена, что только на первый взгляд
— Вы имеете в виду братьев и сестер?
— Именно.
— В особняке на Охтырской проживает около тридцати человек.
— Ого! Большая обуза. Всех надо накормить, напоить, да еще и в постоянном подчинении держать.
— Ну тут Новый Учитель вовсю использует передовой сектантский опыт человечества. Пища исключительно вегетарианская. Утром и вечером что-то вроде богослужений. Все вместе по два часа повторяют тексты, сочиненные НУ. Обстановка, конечно, создается соответственная: свечи, полутьма, траурная музыка. Кстати, молодым людям рекомендуется в разговоре с неуверовавшими читать про себя молитвы. Возможно, поэтому у ждущих такой отстраненный взгляд. Мне показалось, они на полном серьезе считают, что секта — лучшее место на земле. Заповедник нравственности.
— Какие глупости! Чему они верят?! Что толстый догматик с бородой перевернет для них небо и землю? Это же очевидный примитивизм!
— Очень часто сложное кажется простым.
— Это слова, доктор! Зыбкие, обманчивые слова! Вы-то привыкли ими орудовать. Вам для работы надо. Ну зачем какому-нибудь старику капуста на обед и обещание благодати, если он, все еще в состоянии позволить себе котлету?
— — Старику? Среди ждущих люди исключительно молодые, до 40 лет. Самый трудоспособный возраст.
— Как? Но я точно знаю, что в секте состоят и пенсионеры.
Полина рассказала Рязанцеву об Иване Николаевиче, его намерении продать дом и переселиться к избранным. Доктор покачал головою:
— Тут что-то не так!
— Может, у ждущих есть еще крыша?
— Сомнительно: расходов много два дома содержать.
— Меня еще вот что интересует. Этот учитель — новый Распутин или как там его…
— Отец Анастасий.
— И имя-то какое идиотское выбрал!
— Зачем вы так? Анастасий в переводе с греческого означает «воскресший».
— Да? Это что ж? Выходит, всем «секстантам» надо предварительно выучить еще и греческий, кроме молитв? Свихнуться можно! Впрочем, я о другом. Этот Анастасий Распутин какой-то очень уж недалекий. И говорит мужик вроде гладко, но без подъема. В общем, не фонтан! Ну не верю, хоть убей, что он такую сложную систему разработал.
Мне кажется, там мать Роди всем заправляет.
— Она, конечно, занимает в секте особое место.
Но насчет руководства… Я бы не сказал.
— И все-таки понаблюдайте за ней по возможности. Как они вас, кстати, встретили?
— Сперва настороженно. Но после того как я внес тысячу рублей в подтверждение серьезности моих намерений, посмотрели более
Однако никто со мною, конечно, не откровенничает.
— Ваш испытательный срок может растянуться на месяцы, — уныло произнесла Полина.
— Постараюсь, насколько это в моих силах, его сократить.
— Интересно, как они собираются вас использовать? Неужели пошлют раздавать рекламные буклеты?
— Я принесу братству больше пользы, занимаясь своим делом. Да будет вам известно, ждущие отдают почти весь свой заработок в «общак». Причем совершенно добровольно. Так что состава преступления в этом нет.
— Самое главное, доктор! — с чувством воскликнула Полина. — Чуть не забыла…
Валерий Иванович посмотрел на женщину внимательным, пытливым взглядом, точно что-то очень ждал от нее.
— Родя на Охтырской живет?
— Нет, он пользуется привилегией приходящего брата.
— Очень вас прошу, узнайте мне адрес негодяя.
— Я вам его сейчас назову. Советская, 97. Вчера его мамашу туда подвозил.
— Доктор! Вы просто чудо! — заулыбалась Полина.
Почему-то от этих ее Слов глаза Рязанцева сделались еще грустнее.
Полину встревожило утверждение доктора, что на Охтырской стариков нет. Куда же их тогда девают? В памяти всплыли слова Щеглова: «Он что-то говорил… О стариках… Их убивают. — Кажется».
Надо все-таки втемяшить в голову Дергунову, чтобы не продавал дом. Но это такая сложная задача!
Полина посмотрела на часы. Нет. Не сегодня! Она устала. Ей надо отдохнуть, попытаться найти нужные слова. Приготовиться.
Кто-то из высоколобых мудрецов заметил: иногда промедление преступно, а порой и вовсе подобно летальному исходу. Когда на другой день Полина постучала в двери знакомого домика на Урицкого, ей открыл здоровенный мужик с сонными тюленьими глазами.
— Ивана Николаевича можно? — на всякий случай спросила гостья.
Но еще до того, как заспанный тюлень открыл рот, женщина поняла, что сейчас услышит.
— А он тут больше не живет.
— Уже продал?!
— Да.
— Куда же он уехал?
— Я почем знаю. Он мне что, родственник? Всю мебель пооставил. Теперь на мусор вывози. Траться.
— Что? Совсем ничего с собою не взял?
— Почем я знаю! Взял или не взял. Возись теперь с барахлом!
Полина еще несколько секунд смотрела на захлопнувшуюся дверь. Страшное предположение, подтверждаемое новыми фактами, набирало силу.
В крохотном палисаднике перед соседним домом самозабвенно «колдовала» бабуся. Время от времени она поднимала голову от пакетиков с семенами и с живым любопытством посматривала в сторону Полины. Женщина подошла к ней и поздоровалась:
— Вот пришла к Ивану Николаевичу, а он, оказывается, дом продал.
— Этому мордовороту?
— Ему. А сам съехал…
— Вчера. В одиннадцать вечера. Прямо, как сбегал. С этими, из собеса.
Полина хотела поправить: «Из секты». Но вовремя прикусила язык: вдруг старушке не понравится, что ее информация подвергается сомнению.