Дамы и господа
Шрифт:
— Аврора, слишком много счастья — опасно. Будем благодарить Бога за то, что имеем!..
Да, они действительно были счастливы настолько, что Аврора пугалась: надолго ли это. Какие-то смутные предчувствия владели ею. Кажется странным одно из ее писем, написанное в те чудесные времена, когда Андрей был подле нее, и она с лаской смотрела на него, читающего возле камина газету.
«Порой, не знаю почему, — писала она сестре, — становлюсь такой печальной и подавленной, что вынуждена плакать все равно над чем».
С началом русско-турецкой войны Карамзин, считавший
С его отъездом Аврора, и без того домоседка, в ожидании, что вот-вот принесут письмо, старалась меньше выезжать из дома. Принимала у себя лишь немногих близких ей и Карамзину людей.
Тут стоит вспомнить описанное очевидцем Ф.И. Тютчевым событие, которое волей-неволей наводит на мысль о тех предчувствиях краткости счастья, что владели душой Авроры.
«Вчера я обедал у г-жи Карамзиной, жены Андрея. За два-три дня до того дом, где мы обедали, чуть было не сгорел. Огонь вспыхнул в первом этаже, в гостиной между бальным и малахитовым залами».
Как ни разбирались в причинах неприятного происшествия, доискаться до истины не смогли. Огонь возник, словно сам по себе, в одной комнате, выжег в ней все и сошел на нет, тем, по замечанию Тютчева, и «ограничившись…»
Прошло два месяца. Весть о трагически закончившейся военной операции, в результате которой погиб, в частности, полковник Андрей Карамзин, получили сначала в Петергофе, куда на лето переместился царский двор. На следующий день сообщение об этом должно было появиться в бюллетене, который в ту военную пору регулярно печатали газеты.
Дочь Николая I, великая княгиня Мария Николаевна, страшась, что семейство Карамзиных и бедная Аврора найдут в перечне погибших дорогое им имя, и, надеясь хоть как-то смягчить внезапность удара, послала одну из своих фрейлин подготовить их к роковому известию.
Когда посланница великой княгини приехала к Карамзиным, никого не было дома. К десяти часам вечера все члены семьи, включая Аврору, вернулись — оживленные, ни о чем не подозревающие. Тут они и услышали страшную новость…
А на следующий день Авроре передали письмо. Взглянув на него, она узнала почерк мужа. Видимо, Андрей написал жене накануне сражения. Весть о его гибели опередила последние, адресованные ей строки.
Остались свидетельства, что это письмо Аврора прочитала вслух звонким, напряженным голосом. Даже посторонним людям, присутствовавшим при том, сделалось страшно от ее иступленного отчаяния.
Поэт Федор Иванович Тютчев был добрым знакомым супругов Карамзиных, одним из тех, кто с сердечностью ратовал за их союз. Именно благодаря ему, потрясенному этой бедой и делившемуся своими горькими впечатлениями с родственниками, мы делаемся свидетелями «той бездны горя, невозместимого и бесповоротного, которая вдруг разверзлась перед бедной госпожой Авророй!»
Сочувствуя сестрам и братьям погибшего, Тютчев считал, что самой «душераздирающей жалости» достойна вдова. «Бедная Аврора! — писал он. — Она его страстно любила…»
Белесый свет июньских ночей доводил
Тютчев был один из немногих, которых Аврора хотела видеть. «Я не без страха пошел на этот зов, — описывал он жене их тягостное свидание. — Она долго обнимала меня, рыдая, и это меня успокоило. Она сейчас же начала мне говорить о нем (о Карамзине. — Л.Т.) и вызывать меня на то же — и все это пред его большим портретом во весь рост, стоявшим в двух шагах от нас и смотревшим на нас своими грустными и добрыми глазами, как живой».
…Поздним вечером старый Семен всегда обходил дом. В эти скорбные дни он привычно останавливался у хозяйской спальни, прислушивался и, не уловив ни звука, шел к себе вниз, крестясь и бормоча: «Знать уснула, голубушка… Дай-то Бог!»
Принужденная сдерживаться на людях, Аврора ждала ночи, чтобы дать волю отчаянию. Но и здесь ей приходилось быть настороже — не услышал бы Павел. Зная, что за природной веселостью сына скрываются крайняя впечатлительность и нервозность, она таила от него свою боль. Пятнадцатилетний, сильно вытянувшийся сын жался к ней, словно потерявшийся щенок.
Первый раз он столкнулся со смертью человека, привычно близкого. Исчезновение Карамзина — навсегда — не укладывалось в голове. Павел очень жалел мать, со страхом глядел в ее изменившееся лицо.
Перекрестив сына на ночь, она старалась побыстрее отослать его и остаться одной. Павел все понимал и для вида подчинялся. Но через некоторое время в длинной ночной рубахе он неслышно пробирался к ней и опускался на ковер рядом с постелью.
Аврора лежала ничком, не сняв черного вдовьего платья, и, зарывшись головой в подушки, кричала в них тонким пронзительным голосом.
Павел запускал пальцы в свои густые темные волосы и с ожесточением тер голову. Время от времени он проводил рукой по дрожащей спине Авроры и, всхлипывая, уговаривал ее:
— Будет, маменька… Что же делать! Не надо так плакать, маменька.
Шестнадцатилетний Павел успешно сдал экзамены в Санкт-Петербургский университет и был зачислен на юридический факультет.
Когда сын отправлялся на лекции, Аврора занимала время тем, что требовало ее сердце: ездила, как она говорила, — «к Андрею».
Мысль поставить над его могилой церковь — памятник — всецело захватила ее. Есть сведения о ее участии даже в работе над проектом. Все ею было продумано и учтено. Она сама заказывала утварь из золоченого серебра и облачения для духовных лиц. Внутренним оформлением и росписью церкви занимались известные мастера. Из демидовской коллекции православных святынь Аврора перенесла сюда несколько икон большой художественной ценности, да и материальной тоже — в ризах мерцали драгоценные камни.