Дамы-козыри
Шрифт:
Вологда задыхался от усилий, но правильных слов не нашел. Таня и не настраивалась на душевный разговор.
— Деньги принес? Давай сюда.
— А кассета?
— Увижу деньги — получишь кассету. И без шуток. Заметил ребят в углу?
Действительно, под стендом с объявлениями сгрудилась телегруппа с камерами, штативами и длинными толстыми микрофонами. Таня видела их первый раз в жизни.
— Съемочная группа программы «Дебоши недели». Попытаешься меня надуть — станешь героем этой недели. Думай.
Дима думал недолго. Едва хватило времени
— Ладно. Давай. Завтра посчитаю. Эй, сюда!
Как из-под земли выросла Ирина и протянула кассету. Дима жадно вцепился в нее.
— Вы даете гарантии, что других экземпляров нет?
— А то! — мгновенно отреагировала Таня. — Кто из нас будет держать дома самодельное кино про слет сексуальных маньяков? У нас дети!
Ольга смотрела на пять тысяч, принесенные подругами к ней домой. Ее терзали угрызения совести. Она вспоминала временный разрыв, инициатором которого стала сама. Зачем? Почему нельзя оставаться вместе? Вместе весело и просто. Их маленькая команда сильнее всех, умнее всех. В одиночку человек скоро теряет интерес и к себе самому. Теперь она знает, что делать.
Ольга решительно встала.
— Простите меня… Я никогда не уйду. Умоляю, не бросайте меня.
— Ничего, ничего. — Таня по-матерински похлопывала ее по плечу и поглаживала по голове. — Все пройдет… Себя мы тоже не забыли. Благодаря тебе.
Газеты писали, что «Фербагайл» резко снизил свою активность в России. Одной из причин называли внезапное закрытие крупнейшего отделения в Москве. Неужели Симон Шварц-все-равно-не-помню-как-его-там узнал о вечеринке с раздеванием? И если так, то кто ему сообщил?
— Здравствуй, Оленька, это я. — Голос Сергея звучал утомленно, но радостные интонации в нем преобладали. — Я из Шереметьева. Можно к тебе?
— Можно. Через час. — Ольга бросила взгляд на Эмму, которая сегодня играла роль «Обиженная дочь, всячески демонстрирующая матери свое презрение». Это выражалось хлопаньем дверями, метанием посуды в сушку с расстояния трех метров, зажигании света во всех комнатах при палящем солнце и раскидывании в стороны всего, что можно поднять и швырнуть.
— Эмка, прекрати! — прикрикнула Ольга не очень убедительно.
Эмма бросилась в кресло и подобрала под себя ноги. Бормоча что-то невнятное, она упорно разглядывала узор на ковре.
— Денег не дам! — отрезала Ольга. — Ты когда вернулась вчера домой? Молчишь? Тогда я скажу: в четвертом часу утра!
— Что с того?! — завопила Эмма, вскакивая на ноги. — Я взрослый человек и имею право…
— Ты-то взрослая? — скептически протянула мама. — Ты и сейчас уверена, что чистые носочки появляются из шкафа, котлетки — из сумки, а молоко — из холодильника. Зачем тебе деньги?
— Куплю шлем. Ты же не хочешь однажды получить звонок из морга?
— Да я уж не знаю, что лучше. — Ольга засмеялась. — Ладно, Эмка, покупай себе шлем. Учти,
Дочь оторопело уставилась на маму:
— А ты откуда знаешь про шлемы? Тебе кто-то говорил?
— Я газеты читаю. И тебе советую, — попыталась выкрутиться Ольга.
Получилось не очень убедительно. Подозрительность Эммы развеять не удалось. Получая деньги, она внимательно всматривалась маме в лицо. Та старалась сохранить непроницаемое выражение. Но вышла ужасная гримаса. Эмма вздрогнула и поспешила удалиться, сообщив, что приедет около двенадцати ночи. Ольга только махнула рукой.
Сергей ворвался к Ольге, роняя на ходу цветы, коробки, пакеты.
…Через час, лежа в постели и обняв любимую женщину, утомленный взрывом чувств, Сергей выслушал московские новости. Ольга рассказывала мало, в основном о ломе. О «Фербагайле» не было сказано ни слова.
Говорили об Эмме. Недолго. Сергей нашел нужные слова, и Ольга решилась.
…На смотровой площадке около здания МГУ на Воробьевых горах, любимом месте сбора московских байкеров, в поздний час, как всегда, было людно. Группами и поодиночке сновали мотоциклисты, рекой лились пиво и бесконечный байкерский треп. Слева теснились плечистые отечественные «оппозиты», а до церкви и далее — разноцветные японские «пылесосы».
Ольга подъехала сама, Сергей держался чуть позади, в машине. Он подготовил любимой женщине отличный подарок — перед отъездом сдал «Харлей» в руки хорошего мастера. Тот постарался на славу.
Байкеры почтительно расступились, освобождая место для блестевшего сумасшедшим количеством хрома «Харлей Дэвидсона». Высоко задранный руль-рога со свисающими с ручек кожаными кисточками, бак, покрытый изображениями жутких когтистых тварей, кожаные сумки с латунными пряжками. Стиль выдержан строго.
Байкеры подобрались поближе к новенькой. Та неподвижно сидела на мотоцикле. Синие джинсы, тяжелые замшевые мотоботы и черный топик. Между топиком и джинсами белела самая прекрасная женская кожа в городе. На боку, у талии, виднелась причудливая татуировка — тигрица с оскаленной пастью раздвигает траву и готовится прыгнуть.
Новенькая была высока, из-под шлема выбивались длинные русые волосы. Она молчала. Кто-то попытался заговорить, она не ответила. Ее уважительно сторонились.
Откуда им знать, что Ольга просто обмерла от страха!
К счастью, тут ей на глаза попалась Эмма. В компании уже знакомых Ольге байкеров, таскавшихся за дочерью, она приблизилась к «Харлею», держа под мышкой блестящий шлем. «Ювекс», — автоматически отметила про себя Ольга, — послушалась дочь маму».
Эмма восхищенно рассматривала «Харлей». Байкеры вокруг нее одобрительно кивали. И тут Ольга сняла шлем.
По смотровой пронесся дружный вздох. Да-а, ничего не скажешь! Каков байк — такова и хозяйка!
Бедная Эмма! Ее поразила молния? Или ее контузило упавшей луной? Не все ли равно! Фактом остается то, что у нее подкосились ноги, и она уронила новый шлем на асфальт.