Дамы с заначкой
Шрифт:
Клава недоверчиво посмотрела на меня и спросила:
— Как можно жить в гармонии с этими птеродактилями? — Она кивнула в сторону кур, деловито роющихся в куче земли у забора. — Пока я ходила за чайником, они склевали наши бутерброды. Здесь вот лежали, на тарелке, — она ткнула пальцем в пустую тарелку.
— А с чем были бутерброды?
— С паштетом.
— Надо же, они у тебя и паштет едят!
— Нет, паштет слизал Ксенофонт.
— А ты откуда знаешь?
— Я в окно видела, — ответила подруга.
Я опешила:
— Это просто беспредел, Клава! Твои животные понятия не имеют об элементарных
— Ему совести не хватает, а Варик не смог бы достать до стола, высоко.
— А ты в следующий раз тарелку на землю поставь, — посоветовала я. — В общем, нам остался только чай, я правильно поняла?
— Да, — смущенно ответила Клава, — Но я схожу в магазин чуть попозже.
— Да ладно, не переживай. Нам не помешает разгрузочный день после вчерашнего обжорства.
Клава протянула мне чашку с горячим крепким чаем. Чай у нее всегда замечательный, я с наслаждением сделала глоток:
— Вот оно, счастье!
Клава запахнула плащ, было свежо. Абрикосы отцвели, а весна еще не твердо помнила, что она уже наступила.
— Что это такое? — вдруг сказала Клава. — Вот! Это твоя? — и вытащила из кармана небольшую записную книжку.
— Нет. — Я взяла книжечку в руки, чтобы рассмотреть получше — У меня побольше, и вот тут такая штучка нарисована, — я щелкнула пальцами и замолчала, вспоминая слово, — а, иероглиф такой, обозначает «счастье».
— Да, да, да, припоминаю, — оживилась подруга. — Тебе кто-то из Японии привез.
— Точно, — подтвердила я.
Я открыла книжечку. Это был еженедельник.
Так… Какие-то цифры, каракули…
— Клавдия! — Я строго посмотрела на подругу. — Откуда это у тебя?
— Не знаю, — растерянно протянула та.
— Думай, вспоминай, кто дал ее тебе подержать, ты же ее сейчас из кармана достала.
— Надо представить себе ситуацию, восстановить обстановку. Вчера я этот плащ не надевала, да и вообще я надевала его в последний раз… — Подруга наморщила лоб, пытаясь вспомнить.
— Напряги память, может быть, несла куда-то? Кому?
— Не куда-то, а откуда! Я вспомнила. Когда я лежала в той пыльной тумбе, куда ты меня засунула столь безжалостно…
— Да я спасала твою жизнь! А тебе было там так неудобно, что ты заснула, — не упустила я случая подколоть подругу. — Значит, ты подхватила эту книжечку в тумбочке?
— Подхватила! Что это, грипп, что ли? Я ничего не подхватывала, просто, когда устраивалась поудобнее, зацепилась за что-то, дернулась, и что-то упало на голову. Я машинально сунула это в карман, думала, потом разберемся.
— Давай посмотрим!
"…Понимал ли я, что мне не сойдет с рук то, что я сделал? Понимал. Поступил бы я иначе, если бы можно было все вернуть? Может быть.
Хотя нет, кое-что я хотел бы обязательно изменить….
Я не верю в Бога, но меня крестили в детстве, и я стал носить крест, как будто он может мне помочь. Мне спокойнее с ним, будто он облегчает мою ношу, груз, лежащий на моем сердце. Я хотел все изменить, и вот что получилось…"
Я пролистала несколько страничек с обычными пометками и стала читать дальше. Клава сидела в плетеном кресле, слушала, попивая чай.
"…Она совершенно
Надеюсь, что когда-нибудь я буду нужен ей".
Клава хмыкнула:
— Там стихов нет? Обязательно должно быть посвящение.
Я перевернула страничку. Стихов не было.
Клава вздохнула разочарованно:
— Нет больше романтиков.
— Клава, ну не все же пишут стихи.
— Все пишут, хотя бы раз! — настаивала Клава.
— Значит, это не тот самый раз. Слушай дальше, «Я предложил ей снять квартиру в городе, и она согласилась. Я пока не могу привести ее домой, слишком много надо сделать. Она достойна роскоши и совершенства. Кажется, я начинаю ей нравиться, во всяком случае, она звонила мне сама пару раз, сказала, что скучает». Дальше шла короткая запись, «перстень, сапфир.., деньги в банке… 3.2Р715.4.2Р915».
— А это что? — не поняла подруга.
— Какой-то шифр… Может, в камере хранения?
— Там буква в начале. И всего три цифры, насколько я помню, — рассуждала Клава.
— Слушай, а может, это депозитарий в банке?
— Может, только в каком?
— Не знаю, — сказала я и посоветовала:
— Перепиши-ка эти цифры на всякий случай.
Подруга нацарапала их моим карандашом на пачке чая. Я стала читать записи дальше:
«…послать цветы, она любит белые розы».
— А ты говоришь, нет романтиков. Клава, зачем тебе стихи, если дарят розы?
— Розы! А сапфиры? Как ты думаешь, эта запись означает, что он вел учет подарков?
— Не знаю, похоже. Давай посмотрим дальше. — Я опять принялась читать вслух:
«Перстень с сапфиром ей понравился. Она порхала весь вечер, как бабочка, счастливая и веселая. Я смотрел на нее и думал о том, как приятно, оказывается, дарить подарки. Не помню ни одного подарка в детстве, мне покупали кое-какую одежду, остальное приходилось добывать самому. Все в школе и в поселке боялись связываться со мной. Я никогда не показывал свои приобретения родителям, а они и не интересовались, откуда что берется. Папаша был вечно пьян, а мать, наверное, об этом не задумывалась. А теперь я смотрел на радость другого человека и чувствовал себя счастливым, как будто я не…» Запись обрывалась. Я поискала продолжение, но его не было. Следующая страница начиналась со слов: «…я сойду с ума. Я понимаю, что другого выхода не было, концы нужно было обрубить, или он, или я».
— Ого! — оживилась Клава. — Что бы это значило? Дай-ка дальше я почитаю, а ты чай попей.
— Да он остыл уже, пойду чайник включу.
Мне кажется, что чтение затянется не на шутку, особенно с твоими комментариями.
— Ну давай, и баранки прихвати, я про них совсем забыла. Там в буфете, в коробке из-под голландского печенья.
— Хорошо, сейчас вернусь.
Я отправилась в дом. Галопом пронеслась по кухне, щелкнула чайником и полезла в буфет. Металлическая коробка из-под печенья сразу бросилась в глаза. Открыв ее, я с удовольствием хрустнула свежей баранкой. А голландское и датское печенье в этих банках напоминает детские куличики из песка, и не только по виду. По-моему, его покупают только из-за банок, чтобы было куда складывать всякую всячину. Лично я руководствуюсь этими соображениями.