Дань для Хана
Шрифт:
— А сыну сколько?
— Двадцать три, — процедил, буравя меня тяжёлым взглядом. Я не удержалась, даже присвистнула:
— Поздравляю, ты по ходу детей штампуешь по неосторожности и не заморачиваясь разницей в возрасте, — поставила фотку, которую успела взять, чтобы поближе рассмотреть парочку, и к вещам на постели вернулась.
— Её стало быть? — проворчала, ещё раздумывая, как показать своё недовольство его коварством. Обещать — и исказить данное слово. — Нет, Хан, не надену шмотки твоей сестры. Лучше голой, — решила покапризничать, — пусть она сама их носит. — Хан как-то яростно всхрапнул. Видимо, я всё же
— Или если у вас это так принято, пусть твоя дочь за ней и донашивает, а я…
Не договорила, аж взвизгнула от боли, когда меня Хан за гриву схватил, сильно дёрнул, прочь из комнаты выволакивая. Ничего не понимала из его утробного рыка на непонятном языке, но меня волной ледяного ужаса окатило. Руками в его руку, которой меня удерживал за волосы, вцепилась, и попискивала/поскуливала от боли, пока он меня за собой тащил. Слёзы глаза жгли, я даже ругаться не могла, как было больно и страшно. А Хан меня быстро волок: по коридору, ступеням… на первый, где мужики его, нас увидав, повскакивали с мест:
— Быстро, машину! — рыкнул громоподобно Хан, и его псы засуетились, на нас бросая настороженные взгляды.
Глава 7
POV Дань
Даже не остановился, меня вот такую потрёпанную, зарёванную, разлохмаченную, почти голую и босоногую из дому прочь потащил.
— Кладбище! — скомандовал, затолкнув меня в машину.
Тачка сорвалась, только дверца с нашей стороны захлопнулась.
Моё сердце испуганно трепыхнулось, холодный пот по позвоночнику сполз. Я сидела и боялась дышать. Слёзы катились без дозволения, и это они были отнюдь не из-за страха. Злые слёзы ненависти, а я всей душой ненавидела это чудовище, посмевшее на меня руку поднять. И плевать, что не ударил — он меня… за волосы и как суч*у подзаборную…
Отец такого никогда не позволял!
Каким бы авторитетом не был — нас с сестрой не обижал!
Ехали в глухом молчании. Только сердце ударным темпом выколачивало волнение. Даже мелькнула мысль попробовать на ходу выпрыгнуть, но позади нас катила ещё одна машина Хана. Такая попытка сразу будет провальной…
— Выходи, — без деликатности пихнул меня с заднего сидения. Да так, что чуть не упала, не успевая ногами переступить по холодной земле. Он следом выбрался с моей стороны.
Крепко держа за локоть, и вообще руку круто выворачивая, потому что не поспевала за быстрым шагом чудовища, протащил по кладбищу мимо могил и остановился несколькими минутами погодя, толчком отправив к свежим ямам.
— Видишь, — ткнул на дырки в земле. Меня от холода передёрнуло. А может от страха, сдавившего глотку. Не желая показывать, что меня уже трясло от ужаса, переступила с ноги на ногу:
— И что? — а глаза оторвать от ям не могла. Тут две рядом, а одна чуть выше, над ними. — Это нам с сестрой и батей? — от страха не то икнула, не то хохотнула. — Оперативно, — вот теперь с выдохом хмыкнула, хотя истерика нешуточная накатывала и жилы тряслись, сердце лихорадочно колотилось.
Хан ведь не собирался убивать нас с сестрой. Сам говорил. Шлюхами сыночку сделает,
— Ты, бл*, реально не всасываешь? Тупая по жизни или правда не в курсе, что происходит? — прошипел, чуть ли слюной не брызжа.
— В курсе чего? — почти подвыла. — Что ты — трусливый Шакал и вломился к нам в дом? В нашу жизнь? НОЧЬЮ! Когда мы спали??? Схватил беззащитных, безоружных девушек… Избил отца… Всё перевернул, требуя возмездия, не пойми за что… — я тоже почти плевалась своей болью и непониманием. — Если у вас тёрки с отцом, то причём тут я и сестра? Или у вас у брутальных мужиков это крутым считается, напугать, изнасиловать слабый пол, дабы весь мир ужаснулся, какие бесчинства творите? — я умела разить и всегда находила поточнее и погадостней слова. — Это так… по-игиловски, крушить святое и беззащитное, в том числе женщин и детей…
— Он вам не сказал, в чём дело? — с удивительным терпением выслушал мои претензии Хан.
— А у него было время? — пальнула негодованием я. — Ему позвонили за несколько минут до вашего появления! — процедила зло. — Или ты не заметил, что мы сонные были? — отчасти лгала, но лишь немного. Папа нас и правда ночью разбудил. И рассказать ничего толком не успел….
Он любил нас с сестрой. Не спасал документы, бабло… Он хотел спасти нас. Времени объяснять, что случилось, не было. Поэтому он нам давал выбор. И мы его сделали. Это был единственный раз, когда я загордилась сестрой, проявившей наконец Юсуповский характер — не бросать своих, чтобы не случилось, даже если трусы мочишь от ужаса!
За то короткое время, пока мы метались по дому, чтобы добраться до дальней комнатки, папа давал последние инструкции по выживанию:
— Вы уже взрослые, чтобы понимать реалию жизни и сделать собственный выбор. К нам идёт Хан. Он идёт нас убивать. И, скорее всего, убьёт, потому что в ярости! Я не могу спасти вас всех, но в доме есть тайник. Место только на одного.
Я покосилась на сестру. Она на меня. Обе на отца:
— ТЫ…
Он в недоумении на нас.
— Они же за тобой, — чуть ли не хором с сестрой.
— А мы, — я сглотнула сухим горлом. — Если не убьёт сразу… насилие, — слово далось тяжко, — переживём, а потом отомстим!..
— Я никогда не был трусом! — горячился папа. — И не собираюсь скрываться, потому что не виновен в случившемся! Если попытаюсь удрать, Хан воспримет как признание вины, и тогда резать будет всё семью до последнего колена, а так… у вас будет шанс спастись. Хан может быть очень жестоким, но я надеюсь, что очевидное увидит. Я сдамся без боя. Убьёт — значит так, потому что его горе не передать словами, и он жаждет крови. Моей! И вашей… Мне не страшно умирать — я только за вас боюсь, поэтому…
— Нет, — мотнула головой сестра. Так категорически, что я опешила. Моя нежная сестрёнка, боящаяся и грозы, и молнии, не причинившая боли по злому умыслу ни единому существу, сейчас была истинной Юсуповой. Решительной и твёрдой, несгибаемой, несмотря на вероятный кровавый исход для всех нас.
А дом уже разносили, слышался грохот, выстрелы, крики, визг любовницы отца. Приближающий топот…
— Пусть Данька, — кивнула Регина на меня.
— НЕТ! — вот теперь и я взбрыкнула.
— Дань!.. — почти с мольбой и болью взвыл отец, даже глаза засверкали, словно вот-вот слёзы пустит. — Хоть ты…