Дань кровью
Шрифт:
Князь Лазарь спешился. Снял корону и вместе со скипетром отдал ее слуге. Надел на большую седую голову отливавший золотом шлем. Подошел к родным попрощаться. Это словно бы послужило сигналом для остальных — и властела, и простые воины, многие из которых в последний раз бросились обниматься и целоваться с женами, невестами, матерями, отцами, детьми.
Много теплых, нежных и ласковых слов сказал князь Лазарь княгине Милице. Та плакала, будто предчувствуя, что суждено ей после этой битвы остаться навеки вдовой. Подошел отец и к самой младшей из дочерей — Оливере, рыжеволосой красавице, еще не знавшей, какая судьба ей уготована после Косовской битвы. Она попадет в гарем к султану Баязету. Легко, как пушинку, поднял князь самого младшего — десятилетнего
Пятнадцатилетний юноша был не по годам разумен и хорошо сложен. Крупный и рыжеволосый, с большими, красивыми голубыми глазами.
— Ну, сын мой, остаешься в княжестве Сербском за правителя. Смотри же, не посрами имя отца своего. Будь суров, но справедлив. Эмоциям не поддавайся, твоя сила — в законе и холодной, рассудительной голове. А я, даст Бог, вернусь, и мы еще с тобой поцарствуем.
— Я не подведу тебя, батюшка! — ломающимся голосом, но довольно уверенно произнес Стефан. — Главное, ты возвращайся со щитом.
Они обнялись и поцеловались троекратно.
Князь Лазарь направился к патриарху Ефрему, сопровождаемый крестным знамением княгини Милицы и монахини Евфимии, вдовы деспота Углеши.
Престарелый, согбенный под тяжестью прожитых лет, патриарх сербский болгарин Ефрем стоял в окружении всех четырех митрополитов. Благословив великашей, подходивших к святым отцам с трепетом и благоговением, Ефрем дожидался князя. В 1382 году Ефрем удалился с патриаршего престола вследствие того, что был, как он сам выразился, «великий раздор в архиереях, всякий под своим князем был особо и не было истинного повиновения своему архиепископу». Но вновь ставший в 1387 году патриархом, не без воли и давления на великашей и митрополитов князя Лазаря, Ефрем искренне почитал и уважал самодержца сербского.
— Благослови, отче святый! На благое дело идем, — приложился к золотому кресту патриарха князь Лазарь.
— Благословляю, сын мой! И помни всепостоянно, что за спиной твоей стоит весь мир православный и вся земля сербская.
Патриарх перекрестил князя. Тот еще раз поклонился и повернулся лицом к войску.
— Войско православное будет ждать твоего благословения на Косовом поле, отче, — уже на ходу произнес князь Лазарь.
Знаменосец Бошко Югович вскочил на своего рыжего коня. Тут же его слуга в плаще, украшенном золотым крестом, развернул стяг князя Лазаря — на стяге огромное золотое яблоко, от яблока отходят золотые кресты, с золотых крестов бахрома свисает.
Князь Лазарь сел на своего верного коня и поднял руку вверх. Дожидавшиеся этого сигнала трубачи на крепостной стене затрубили в свои фанфары. Войско двинулось вперед, растянувшись на многие километры.
Войско Лазаря стояло у Ниша на правом берегу Южной Моравы. Так было решено с самого начала, ибо предполагалось завлечь турок в ущелье и там, перекрыв все пути, разгромить их. Когда же князю донесли, что Мурат из Ихтимана двинулся на Македонию, сомнений в дальнейших планах султана не оставалось: стало ясно, что Мурат выйдет на Косово поле. Колебался князь Лазарь лишь в том, где встречать врага — с внутренней или с внешней стороны скопской Черной горы. Наконец князь Лазарь выбрал центральную часть Косова поля. Сначала сербы остановились южнее Приштины, поскольку существовала возможность, что турки пойдут через ущелье Качаник, и окрестности Липлян лучше соответствовали встрече с врагом, к тому же здесь находилась под защитой и Дреница — центр владений Вука Бранковича. Сам же Вук в этот момент охранял южное направление.
Но когда Мурат направился через Буяновац и недалеко от Нового Брда вышел в долину Южной Моравы, тут уже следовало думать о собственной дислокации. И Лазарь приказал остановиться севернее Приштины,
Само Косово поле простирается от Качаника до Звечана, старого замка, укрепленного на горе, на самом краю поля, на 84 км в длину, имея в самом широком месте, между Приштиной и устьем реки Дреницы, 14 километров. Общая его площадь — 502 квадратных километра. Но собственно поле битвы, избранное князем Лазарем, простиралось, главным образом, на так называемом Мазгит-поле, где ровная поверхность способствовала движению конницы. Его границы обрамлялись на западе рекой Ситницей до Прилужья, на севере — отрогами Грдеча в нижнем течении Лаба, на востоке — дорогой Брани Дол — Сланиште, а на юге еще одной дорогой — Сланиште — Янича Вода (уже на левом берегу Ситницы). На правом берегу Лаба (притока Ситницы) равнина продолжалась еще два-три километра, а затем резко, до полукилометровой высоты, поднимаются холмы. В летнее время Ситницу можно перейти вброд лишь в некоторых местах, Лаб же в это время года практически пересыхал.
Войско Мурата переправилось через Южную Мораву в совершенно спокойной обстановке, без каких-либо угроз со стороны сербов. Здесь уже начинались владения Вука Бранковича и нужно было соблюдать всяческие меры предосторожности. Султан отдал приказ привести армию в состояние полной боевой готовности. Османы тотчас же стали выстраиваться в боевые колонны, распустили знамена и хоругви, надели боевые доспехи.
Вперед выехал великий визирь Али-паша на своем принаряженном коне и в ослепительно белой чалме. За ним Баязет, старший сын султана, затем Эйне-бег, Якуб Челебия, младший сын Мурата, Саруджа-паша и, наконец, сам султан. Таким образом, впереди всей этой вооруженной до зубов массы находились всадники (спахии и акинджии), за ними пешие воины Саруджи-паши, а замыкали шествие янычары и личная гвардия султана. В таком порядке османы и дошли до Нового Брда, богатого и хорошо укрепленного шахтерского города князя Лазаря. Невдалеке от него переночевали, а наутро, 14 июня, продолжили марш через Гнилян и Янево на Косово поле, как раз к тому месту, где уже стояло сербское войско.
Эфренос-бей выслал вперед лазутчиков. Они-то и сообщили султану о стене сербских воинов, дожидавшихся врага. Мурат хотел было немедленно отдать приказ о нападении, и Эфренос-бею стоило больших усилий убедить султана изменить свое решение, которое могло бы стать роковым для огромной армии завоевателей.
— Мой падишах, сейчас день жаркий, воины устали, а враг свиреп. Завтра же на рассвете, с Божьей помощью и молитвой на устах мы, как один, отдадим свои души и головы нашему падишаху.
Подействовал аргумент, что и воины устали в постоянном марше, и самому падишаху необходимо подготовить укрытие. Велено было разбить лагерь северо-западнее Приштины.
Кровавое марево заката окрасило огромное поле, словно предчувствуя грядущую резню. Потом, спустя столетия, сербы засеют всю эту равнину красными полевыми маками, которые должны напоминать потомкам о героической борьбе прапрадедов с завоевателями.
Первым делом верноподданные падишаха установили на одном из небольших холмов шатер своего повелителя, над которым тут же взметнулись четыре знамени. Сначала желто-красное, с саблей Зульфикар в центре — знамя верных воинов падишаха — янычар. Над ним — зеленокрасное знамя гвардии, чуть выше — красное, символизирующее сипахов — регулярную конницу турецкого войска. И выше всех, как символ страны, белое знамя султана, исписанное золотой арабской вязью.