Дань псам
Шрифт:
Оставим их в этот миг.
Город, ах, город. Едва приближается сумрак, загораются синие огни. Люди стоят на кладбище, окружившем приземистые даруджийские склепы, и смотрят, как могильщики заделывают проем. Над головами носятся скворцы.
Внизу, в гавани женщина легко ступает на причал и глубоко вдыхает промозглый воздух. Отправляется на поиски сестры.
Скорч и Лефф нервничают у ворот имения. Ночами они теперь почти не разговаривают. Во дворе шагает взад и вперед Торвальд Ном. Он не уверен, стоит ли идти домой. Ночь началась тяжким оранжевым закатом, и его нервы уже в беспорядке. Пугай и Лезан Двер бросают костяшки о стену, Усердный Лок стоит на балконе
Чаллиса Видикас сидит в спальне, держа хрустальную полусферу и взирая на плененную в ее сердце луну.
В комнате над баром Дымка сидит у недвижного тела любовницы и плачет.
Внизу Дюкер медленно поднимает голову, а Рыбак ласкает лютню, начиная петь.
В «Гостинице Феникса» старая, потрепанная жизнью женщина — сердце бухает в груди — входит в свою комнатушку и тяжело опускается на койку. В мире есть любовь, никогда не обретающая права голоса. Есть тайны, никогда не раскрываемые, ибо какой в этом был бы смысл? Она не знойная красотка. Она не умница. Смелость подводила ее раз за разом, но не сегодня, когда она подносит клинок к запястьям, делает надрезы под нужным углом и следит, как вытекает жизнь. Для ума Ирильты это действие — лишь последняя формальность.
Выйдя через ворота Двух Волов, Беллам Ном шагает по дороге. Он слышит, как кто-то негромко рыдает в одной из хижин для прокаженных. Ветер умер, повсюду повисла густая вонь гниющей плоти. Он спешит, ибо спешка свойственна всем юношам.
Много дальше по дороге Резак подгоняет коня, украденного в стойле у Коля. Грудь его полна холодного пепла, и сердце глубоко зарылось в пепел.
Днем он вдохнул, и вдох был полон любовью.
А теперь выдохнул в горе.
И любовь и горе, кажется, ушли далеко. Никогда не вернутся. Но глазами души он видит женщину.
Призрак в черных одеждах, темные глаза смотрят на него.
«Не таким путем, любимый».
Он качает головой. Трясет головой.
«Не мой это путь, любимый».
Но он скачет.
«Я отдам тебе свое дыхание, любимый. Удержи его.
Удержи его ради меня, как я удерживаю тебя. Поверни назад».
Резак снова качает головой. — Ты бросила меня.
«Нет, я оставила тебе выбор. Выбор еще остается. Любимый, я дала тебе место, в которое ты сможешь придти, когда будешь готов. Найди меня. Иди ко мне».
— Сначала это.
«Возьми мое дыхание. Но не это, только не это».
— Слишком поздно, Апсалар! Всегда было слишком поздно!
Душа не знает большей мерзости, нежели вдохнуть в любви и выдохнуть в горе. Но есть и другие мерзости, много других. Они выскакивают по своей воле, и дружить с ними — значит вообще ничего не понимать.
Кроме, разве что, вот этого. Для любви горе — обещание. Надежное, как взмах руки Худа. Будет много садов, но последний из посещаемых нами очень тих. Он не предназначен для любовников. Не предназначен для мечтателей. Только для одинокой фигуры, стоящей в темноте.
И вздыхающей.
Глава 20
Каменные лица. Ни одно не повернется в сторону Нимандера. Его горе слишком холодно для них, слишком непонятно. Он не явил в достаточной мере потрясение, ужас, тоску. Он принял весть о ее смерти словно командир, услышавший о потере рядового бойца; только Араната — в тот краткий миг, когда вообще выказала внимание к окружающим — метнула ему мрачный, одобрительный взгляд.
Лицо Скиньтика, после мгновений ошеломленного неверия, исказилось осознанием измены. Казалось, что его дружеская близость к Нимандеру вдруг превратилась в бездонную расселину, которую уже никогда не перекроет мост. Ненанда зашел так далеко, что потянул меч из ножен; но сталь не сверкнула, потому что воин не мог решить, кто больше заслуживает ее укуса — Скол или Нимандер. Скол — за пожатие плечами сразу после того, как он показал им край утеса, на котором обрывались шаги Кедевисс. Нимандер — за то, что стоял молча и даже не плакал. А вот Десра, расчетливая самолюбивая Десра, зарыдала первой.
Скиньтик выразил желание спуститься в провал, но это был сентиментальный жест, подражание людям — нужно осмотреть тело, похоронить Кедевисс под грудой камней — и его слова встретили молчанием. Тисте Анди не заботятся о трупах. Возвращения не будет. По крайней мере, к Матери Тьме. Души улетают, чтобы начать вечные блуждания.
Они вышли в путь почти сразу — Скол во главе — и начали подниматься по узкому проходу. Тучи ползли по бокам скал, словно горы разрезали на части свои мантии; воздух вскоре стал сырым и холодным, разреженным. Наконец облака поглотили весь мир.
Поскальзываясь на покрытых льдом камнях, Нимандер брел за Сколом, хотя воина уже не было видно, оставалось лишь угадывать его путь. Он ощущал, как за спиной сгущается осуждение, различал вязкие слои — от Десры, от Ненанды и, самое обидное, от Скиньтика. Казалось, это бремя никогда не упадет с плеч. Он ждал, когда Араната подаст голос, раскроет всем истину — но она стала молчаливой словно привидение.
Они все в страшной опасности. Их надо предупредить… но Нимандер предугадывал последствия подобного предупреждения. Польется кровь, и он не уверен, что это будет кровь Скола. Не сейчас, когда тот может высвободить ярость бога — или иного существа, которым одержим воин.
Кедевисс сообщила свои подозрения еще внизу, в деревне у высохшего озера. Придала форму тому, во что он уже и сам начал верить. Скол очнулся, но стал отстраненным. Он словно скрыт завесой. О да, он вечно выражал презрение к Нимандеру и остальным, но сейчас все иначе. Изменилось нечто основополагающее. Новое презрение намекало на голод, зависть — Скол будто видел в них куски живого мяса, годного лишь на жаркое.
Однако Нимандер сознавал: Скол накинется на них лишь в крайнем случае, если они сами бросят вызов. Как сделала Кедевисс, хотя Нимандер отговаривал ее. Нет, они еще нужны Сколу. «Мы — его путь внутрь». Что случится потом, не знают сами боги. Лорд Аномандер Рейк не терпит выскочек. Он никогда не страдал нерешительностью; когда доходит до милосердия, он становится скупей любого скряги. Скол объявляет себя посланником Тьмы, но это вряд ли имеет значение. Или он решил захватить власть над самой Матерью?