Дань псам

Эриксон Стивен

Но, при всем кипении воли и силы разбросанных по равнине странников, не они стали причиной густой, ощутимой тишины.

Менее чем в лиге впереди троицы семь Гончих разбежались вдоль гребня холмов, зловещие глаза устремлены на сияние города.

Звери наделены способностью уловить стук кроличьего сердца за половину лиги; они отлично слышат двенадцать призывных ударов колокола, означающих наступление полуночи.

И тут же семь Псов поднимают большие головы и воют.

Звезды содрогаются, сжимаются сверкающими точками. Верховный Король замирает с поднятой ногой; древняя, упрямая кровь в венах и артериях внезапно обращается в лед. Ибо, в первый раз за весь путь, Каллор познал мгновение страха.

Длинная

голова Ущерба вздергивается, животное переступает ногами. Сидящая на коне Семар Дев отчаянно вцепляется руками в Карсу, чтобы не упасть на землю, и чувствует, как напряглись мускулы могучего воина.

Впереди Скиталец замирает, ссутулившись, словно все семь воющих зверей уже бросились ему на спину. Затем вздрагивает и продолжает путь.

На углу ворот, обращенных к южной равнине, похожий на жабу демон поднимает голову. Напрягаются заостренные уши.

Потом вой постепенно затихает, и демон успокаивается.

Хотя он уже может ощутить содрогание самой земли, дрожь в костях. Стук тяжелых лап по далекой почве.

Все ближе и ближе.

В городе за спиной Чилбеса звонко отбивает колокол. Очередной фестиваль почти окончен. Последний день во имя Геддероны. Последняя ночь, завершение бездумного праздника.

Танцуйте, танцуйте.

Ведь, как знает каждый, всё, что видим мы вокруг себя, будет длиться вечно.

Глава 21

Мой друг, зачем ты в этом месте тропа усыпана головками цветов их сок блестит в холодном лунном свете слезами по утраченному дню я видел, как оса ударилась в лицо сребристой сети, и свалился паучок летунья же повисла над тропой ты можешь лишь мечтать, что паутину она прорвала, упорхнув как ветерок следа не оставляя злобной твари за листьями сокрылась, а охотник кружит и слушает, но ничего — молюсь я — не находит мой друг, зачем лицо твое застыло навеки разучившись улыбаться под лунным светом, павшим на тропу запятнанным, холодным серебром взгляни назад, на день, что был потерян взгляни вперед, на ночь… всё смущено качается пустая паутина и ветер стонет жалобу разлуки. «Песня старому другу», Рыбак

Восторг возносит нас, а горе, уж будьте уверены, подавляет. Представьте лесоруба, вставшего лицом к чаще с топором в руках. Еще миг — и он двинется вперед. А теперь представьте первую линию деревьев, крепко держащихся корнями за землю, но беспомощных перед человеком. Не ускорят бег соки, струящиеся по корням, не забьются в страхе согретые солнцем листья. Мир не изменит свойств своих. Что же можно поделать? Ничего нельзя, ясное дело. Лесоруб машет топором, быстрым как молния и прекрасно-равнодушным, и не слышит жалобного хора.

Что это, нелепая выдумка? Для некоторых — вероятно, для многих — так и есть. Но помните: сочувствие — не игра.

Повернем же время. Сумрак уже наступает, но еще слабо и почти незаметно. Одинокий всадник встал на гребне, озирая лагерь рудокопов. Солнце еще светит. Пыль волнуется, пронизанная золотом. Ничто и не думает успокаиваться. В затененной яме снуют фигурки рабочих.

Его тоже

увидели. Старик спешит подняться по тропе. Вестник бежит к главному зданию, раскорячившемуся между отвалов.

Началось.

— Новый гость? Пришел за мальчишкой? Да что такого в проклятом сосунке? — Но Горласу Видикасу не интересен был ответ, да и вестник не смог бы ничего объяснить, ибо был тут же послан за мастером. Горлас встал, натянул плащ, прихватил перчатки тонкой оленьей кожи и вышел. Представляется возможность насладиться, убив еще одного дурака? Он надеется, что так оно и есть.

Это не тот старый помпезный ублюдок Коль? Было бы идеально. Кто знает, вдруг призрак госпожи Симтали пробудится от последнего его хрипа, завоет, выражая радость перед свершившейся местью, перед закономерным завершением истории предательства, омрачившего ее последний праздник. Разумеется, это скорее дело Ханута Орра и Шардена Лима, но Горлас рад будет подобрать нежданно свалившиеся дивиденды, плату за расправу над старыми заговорщиками.

Смерть Коля также освободит кресло в Совете. Горлас улыбался, размышляя об этом, стуча подошвами по деревянным ступеням лестницы. Скромный Малый предложит свою цену, и перед дарами торговца благодарность Ханута и Шардена явно покажется сборами из нищенской кружки. Его вдруг посетило странное видение: пять — шесть нищих, бродяг и еще того хуже собрались в заброшенном доме, сгрудились на сыром полу вокруг убогого угощения — кусков мякинного хлеба, заплесневелого сыра. Он навис над ними, словно незримый дух… и ощутил, что круг не замкнут. «Кого-то не хватает. Кого же?»

Он одернул себя, прогоняя видение, и понял, что стоит на площадке лестницы, держась рукой за перила. В последний миг, когда рвалась пригрезившаяся ему сцена, он подумал, будто заметил еще кое-что… труп под густыми ветвями деревьев?.. лицо, обернувшееся, чтобы встретить его взгляд?.. но все уже пропало.

У Горласа вдруг пересохло во рту. Видение послано кем-то из богов или духов? Ну, если так, то он или они плохо старались — Горлас ничего не понял, не уловил смысла.

Он натянул перчатки и продолжил подъем, вновь оказавшись под лучами благословенного солнца. Все окрасилось золотым. Никогда ему не понять бедняков, их глупость, отсутствие дерзания, леность. Столь многое лежит в пределах досягаемости — неужели они не видят? Да как смеют они жаловаться, гнусить, кидать завистливые взоры, когда он просто идет и берет все, что захочет? Пусть падут на обочину дороги, пусть дергаются под ногами. Он идет туда, куда желает, и если придется растолкать их или раздавить — будет именно так.

Да, он мог бы родиться в грязной канаве — и все равно оказался бы там, где пребывает сегодня. Он по самой природе своей побеждает и выигрывает. Пусть дураки завидуют и жалуются. Тяжкий труд, дисциплина, решимость схватить удачу, едва она пролетит мимо — вот чего не хватает таким людям. А вот энергии для жалоб у них вечно в избытке. Жалость к себе — напрасная трата энергии. Она, словно кислота, разъедает стенки своего сосуда.

Обогнув холмик, он увидел ожидавшего его человека. Это был не Коль. Но и незнакомцем его не назовешь, внезапно осознал Горлас. «Боги, может ли такое быть? Опонны, вы благословили меня? Господин, подтяни его поближе. Госпожа, подтолкни меня посильнее!»

Молодой человек (ну, они вообще-то были одного возраста, но не на взгляд Горласа) увидел его, не спеша спешился, обошел коня и встал посреди тропинки.

— Неужели она так глупа, что послала тебя сюда?

— Как, ты знаешь меня?

Горлас улыбнулся: — Я видел тебя лишь однажды, несколько дней назад. С другой стороны улицы. Знаешь, у тебя был виноватый вид. Ты выглядел как трус. Как там твое имя? Хочу знать твое имя, чтобы в точности рассказать ей о произошедшем. Но сначала избавлюсь от тебя и… твоего тела.