Дань псам
Шрифт:
Он сумел дойти до двери, прежде чем пасть на колени, согнуться и повалиться набок. Фонарь звякнул о камни. И вдруг он вместил в себя тысячу дум, все времена, им прожитые — в один миг, миг последнего вздоха. Столь многое стало ясным, простым, чистым, и чистота подняла его над плотью…
И он увидел, повиснув над телом, показавшуюся из дома убийцы фигуру. Измененное зрение открыло каждую подробность древнего нелюдского лица под капюшоном, глубокие морщины, измятую карту бессчетных столетий. Торчащие из нижней челюсти клыки, стертые
Худ. Владыка Смерти пожаловал за ним.
И голос заговорил внутри головы, голос тяжелый, подобный трению огромных валунов, падению гор. — Я не думал о справедливости. Уже так давно. Мне всё было едино. Горе — безвкусно, тоска — пустой вздох. Проживи вечность во прахе и пепле, а потом толкуй о справедливости.
На это у стражника не нашлось ответа. Он спорил со смертью каждую ночь. Он бился с ней всю дорогу от «Феникса». Каждый клятый шаг. Он слишком устал.
— Итак, — продолжил Худ, — я стою здесь. И окруживший меня воздух, ворвавшийся в легкие воздух живет. Я не могу изменить то, что происходит рядом с мной, когда я шагаю по миру смертных. Я не могу стать другим.
Стражник был смущен. Владыка Смерти извиняется?
— Но на этот раз я сам пройду весь путь. Я пройду весь путь. — И он сделал шаг, воздел сухую руку — руку, увидел стражник, лишенную двух пальцев. — Твоя душа сияет. Она светла. Ослепительна. Так много чести, так много любви. Сочувствия. Твой уход оставит пустоту, и дети твои не станут такими, какими могли бы стать. Они клубками совьются вокруг ран, и раны никогда не исцелятся, и они научатся грызть и лизать свои раны, сосать кровь. Так не годится.
Стражник содрогнулся и скользнул назад, в лежащее на мостовой тело. Ощутил, как сердце замерло — и застучало с нежданной силой, легкостью, поразительным спокойствием. Он глубоко вздохнул, и воздух, восхитительный, холодный, вымел последние остатки боли — выбросил прочь всё дурное.
Но то, что узрел он в последние мгновения — слепящая ясность видения, поражающее всепонимание — уже тонуло в привычном облаке, становилось серым и густым, и формы стали намеками, и он заблудился. Заблудился как прежде, как любая смертная душа, даже претендующая на знания и веру. И все же… все же это было теплое облако, пронизанное чудными вещами — любовью к жене, к детям, восторгом оттого, что они живут и меняются день за днем.
Он понял, что плачет. Встал на ноги. Повернулся к Повелителю Смерти, почти не ожидая увидеть этого выходца, являющегося лишь к мертвым и умирающим… и закричал от удивления.
Худ казался плотным, ужасающе реальным, и он шел по улице на восток; казалось связующая их сеть истончается, ткань рвется, расплетаясь нитями — стражник чувствовал, как с каждым шагом бога к нему возвращается жизнь, осознание поразительной своей прочности и в этот миг и во все последующие.
Он отвернулся — это тоже оказалось
Стражник не колебался.
Худ верно разглядел душу этого скромного и честного служаки, этого смелого и благородного человека. Владыка Смерти позволил себе позаботиться об одном человеке.
Заметьте этот весьма значительный момент, этот трогательный жест.
Зорди услышала, как стучат сапоги по кривым доскам заднего крыльца, обернулась и увидела солдата Городской Стражи, показавшегося из дома. В руках у него был фонарь.
— Он мертв, — сказала она. — Тот, за которым вы пришли. Газ, мой муж. — И она показала острием ножа: — Вон там.
Стражник подошел ближе, открыл одно из окошечек фонаря и направил луч наземь. Не сразу отыскал неподвижно лежавшее на камнях тело.
— Он признался, — сказала она. — И я убила его своими руками. Я убила этого… монстра.
Стражник склонился, осматривая тело. Вытянул руку, осторожно поддел край рукава куртки Газа и поднял покрытую царапинами беспалую руку. Вздохнул и медленно кивнул.
Когда он отпустил руку и начал выпрямляться, Зорди продолжила: — Я так понимаю, назначена награда.
Он поглядел ей в лицо.
Она не была уверена, что поняла выражение его лица. Может, он ужасается, может, радуется, а может, всего лишь цинически изображает интерес. Это всё не важно. Она всего лишь хотела денег. Ей нужны деньги…
Стать, пусть на краткое время, Каменщиком Высокого Дома Смерти — означает принять большую ответственность. Но за все труды она не получила и ломаного медяка.
Стражник кивнул: — Да, назначена.
Она подняла кухонный нож.
Он вроде бы вздрогнул, чуть-чуть… но Зорди ждала всего лишь еще одного кивка.
Миг спустя он кивнул.
Бог ступил на улицы Даруджистана. Само по себе нежеланное событие. Лишь глупцы стали бы призывать, добровольно приветствовать такое посещение… и энтузиазм их оказался бы кратковременным. То, что бог оказался пожинателем душ, означало, что его пришествие не только нежеланно, но и принесет дары бесконтрольной резни, погубит тысячи обитателей доходных домов и трущоб района Гадроби и Приозерного района — нет уж, от таких посетителей не избавишься, испуганно пожав плечами.
Так погрузись же, собрав все мужество, в сумятицу жизней, Открой разум, подготовься судить с холодом и страстью. Забудь о правилах и приличиях. Твой глаз не моргнет; но будет ли беспристрастность маской жестокого цинизма? Или частица сочувствия проскользнет под броню зрительской пресыщенности?
Когда все будет кончено, осмелься взвесить скудный урожай чувств, и если в результате ты лишь пожмешь плечами, то, советует круглый человек, поверни холодный жестокий взор и сверши последний суд. Над самим собой.