Данэя
Шрифт:
В день, когда из Дальнего космоса пришел долгожданный сигнал Тупака, он шел ко мне, чтобы поздравить с победой и, наконец, посвятить меня в свои взгляды на современное человечество. И не решился: сил у меня в то время уже оставалось не много – он понял, что ему и дальше придется идти одному.
Но в тот же вечер произошла его встреча с Евой, педагогом, одной из будущих руководителей движения против отбраковки детей, к которому он примкнул, как только оно началось. Она-то тогда натолкнула его на мысль, как защитить детей – всех – от возможности быть отбракованным: рождением детей всеми женщинами.
Лал принял активное
Нет! Он лишь убедился, что с теми, кто противостоял ему, в открытую ему не справиться. И больше не выступал со своими идеями. Его противники могли торжествовать: они не понимали, что он, пока единственный, кто знал правду о том, что творится на Земле, не мог себе позволить быть подвергнутым всемирному бойкоту – это неминуемо ждало его тогда. Слишком велика была его цель, чтобы погубить её вместе с собой – надолго отодвинуть время, когда всё человечество узнает и примет её. И его десятилетнее полное молчание, с момента возвращения из ссылки в Ближний космос до самого отлета на Землю-2, было ещё одним трудным подвигом: он понимал, что иначе ещё нельзя.
Лал познакомил нас со своим страшным открытием, когда мы уже совершили гиперперенос в созвездие Тупака. Он раскрыл нам глаза на происходящее. И я не мог не присоединиться к нему.
Я должник тех, кого мы зовем неполноценными. Мое нынешнее тело, благодаря которому я живу вторую жизнь – тело неполноценного. Но и дожить первую свою жизнь и завершить построение теории, которую вы считаете положившей конец кризису, я смог тоже лишь благодаря той, которая считалась неполноценной – гурии, не давшей мне совершить самоубийство в минуту слабости. Чем поплатилась она за это, изрезанная осколком стекла, который она отнимала у меня? Никто не ответил мне, когда я хотел узнать, что с ней стало!
Неполноценные! Лишенные знаний, которые не дают им – они тем ни менее не перестают быть людьми: человеческие чувства живы в них. И то, что мы, полноценные, почти утратили: жалость к другому, которому плохо – милосердие. То, что, может быть, не осознавая отчетливо, они чувствуют сердцем, душой – человеческой душой, как бы не шельмовали, не высмеивали это понятие. То, что тогда спасло меня.
Они живут где-то рядом, эти неполноценные, и мы совершенно не думаем о них, занятые своими великими проблемами, и, сталкиваясь с ними, лишь замечаем, насколько примитивны они, и насколько убог их язык. Ничего больше! Мы все. И я, в том числе: я тогда вскоре забыл о гурии, спасшей меня.
Лал заставил вспомнить. Поэтому я присоединился к нему сразу.
Эя прошла более трудный путь: у нее ещё не было нашего жизненного опыта, дававшего возможность критически оценить то, что внушали ей с детства. И всё же она совершила то, что Лал считал необходимым в первую очередь – стала матерью. Именно там, на Земле-2, где не могли помешать. Здесь это было невозможно: он знал.
Лал погиб там, на Земле-2, в первый почти день нашей высадки. Все вы знаете, как это произошло. Погиб, чтобы дать спастись мне, и крикнул в последний момент: “Не забудь!”
Мы
Мы ещё не знали, насколько это нужно и нам. Ожидание рождения ребенка было преддверием того, что вошло в жизнь после него – изменило наше существование и нас самих. Мы узнали то, что уже знал Лал. Он очень много знал, оказывается: понимал то, что почти все перестали понимать. Самое главное – природу человека.
Мы были счастливы там. Так, как никогда раньше. Наши дети, которых мы сами произвели на свет и растили, каждодневное общение с ними. Чувство, которое связало неразрывно меня и Эю. Всё это делало жизнь необыкновенно полной. Не мешая – наоборот, давая нам силы для напряженной работы. Мы поняли, как необходимо это всем.
Со знанием этого вернулись мы на Землю. Наш долг был передать всё другим. Всем людям. Я думал, что нас поймут.
Мало что, оказывается, изменилось за время нашего отсутствия. Но кое-что, всё же, да: была резко срезана отбраковка – то, что началось перед нашим отлетом с Земли. Какие-то изменения произошли и в сознании людей: те, кто раньше был глух к словам Лала, слушали меня. Не только благодаря моему авторитету – наступало время необходимости его идей: похожие мысли пробуждались и в других. Нас слушали по-разному: одни жадно впитывали наши слова; в других – они вызывали протест, но заставляли задуматься.
Третьи, бывшие противники Лала, до поры до времени не осмеливались нам мешать. Это была – и есть – многочисленная и сильная группа, пользующаяся огромным влиянием и авторитетом, ранее почти неограниченным. Они когда-то заставили надолго замолчать Лала. Они не дали Еве – педагогу, пожелавшей стать матерью, сделать это.
Какое-то время мой авторитет мешал им открыто выступить против меня и тех, кто принял идеи Лала и начал их осуществлять. Не смея мне мешать, они вели активную контрпропаганду.
Суд над Ги явился весьма удобным предлогом для их выступления. Не против Ги: даже главный свидетель обвинения уделил ему не много слов в своей речи. Его обвинения были направлены главным образом против социального учения Лала и меня как распространителя его. Я – фактически являюсь основным обвиняемым на этом суде: не Ги.
Добиться осуждения всего, что начали делать мы – последователи Лала. Остановить и не дать нам действовать дальше. Оставить всё, как было в период кризиса. Вот цель тех, кто являются обвинителями на нынешнем суде. Суде слишком необычном – когда меняются действительные роли участников его.
И я, отлично осознающий, что именно сам являюсь главным обвиняемым в глазах тех, кто пытается отстоять ныне существующее, не могу принять обвинения, предъявляемые мне и вместе со мной всем последователям Лала.
Моя истинная роль иная: сегодня я являюсь обвинителем. Всего человечества. Именем Лала я обвиняю его в утрате человечности!
Мне незачем вновь и вновь повторять – что мог увидеть гений Лала. Вряд ли кто совсем не знаком с его страшным открытием, не слышал о нем: мало кто не читал его книг, обличающих то, что творится на Земле.