Данэя
Шрифт:
Лал погиб. И тогда Дан сумел – с огромным трудом – убедить меня всё же стать матерью.
Я стала ей там, далеко, невероятно далеко от Земли. Потому что, действительно, это было возможно только там: здесь, на Земле, первая же попытка стать матерью была немедленно пресечена самым безжалостным образом.
Я родила детей и растила их вместе с Даном. Сейчас я уже не представляю, как могла бы я жить без этого.
Многие из тех, кто видел наших детей, пожелали того же. Их пытались отпугнуть, показав оборотную сторону – горе, которое может принести это: все видели, как хоронили мы нашего Малыша. Чтобы люди подумали:
... “Что сказать им ещё – так, чтобы никто не мог остаться равнодушным? Какие слова? А какие слова зажгли меня?” И в памяти снова день, когда ребенок – ещё не её собственный – появился у нее на руках; Ева говорит: “Ты хочешь дать ему свою грудь”.
И ещё то, что она сказала, прощаясь с ними: “Я показала – это главное”. Показать!!! Немедленно! Сейчас! Всем!
Она не готовилась сегодня выступать. Просто почувствовала, что хочет говорить – сейчас, сию минуту. А надо было подготовиться: если бы мысль – показать – пришла ей в голову своевременно, она собрала бы всех матерей – уже ставших и будущих – здесь. Но: разве сейчас поздно?!
Не прерывая выступления, она написала записку, переслала Лейли. Увидела, как Лейли и сидящая рядом с ней Рита начали беззвучно шептать, не снимая пальцы с радиобраслетов: в эфир ушел клич всеобщего сбора материнского воинства.
Подобного никогда никто из ныне живущих на Земле не видел: через все двери, открытые настежь, в Зал Конгрессов непрерывно входили женщины. Они шли и шли, гордо демонстрируя животы, в которых зрела жизнь. Рядом со многими шли мужчины, отцы будущих детей, держа своих жен за руку.
Десять малышей – всего десять пока – на руках у матери или отца. Марк – самый старший, самый большой – у Лейли: сидит, обняв её ручонкой за шею. И Милан шел – рядом с Ритой, осторожно, но крепко держа сына. Непримиримость его взгляда, с которым на мгновение встретился Йорг, была страшней только что принятого сообщения, что он усиленно что-то разыскивает в архиве Института генетики.
Страшное шествие – способное раздавить, смести всё, что защищал Йорг, с ужасом смотревший, как засветились улыбками подавляющее большинство лиц.
Дети, совсем маленькие – такие, каких мало кто видел. Трогательно крошечные, будящие чувства, которые продолжали таиться в глубине души, так и не умершие, не исчезнувшие навсегда.
Они заполнили сцену Зала.
Кажется, всё рухнуло. Сейчас произойдет разгром! Если не случится чудо. Какое?
Но: чудеса ведь бывают. Несомненно!
Во всяком случае, именно чудом показался Йоргу, оглушенному и раздавленному, неожиданно зазвучавший голос Арга. Когда он попросил слово, когда появился на возвышении – Йорг не видел, не мог вспомнить. Но то, что Арг, взгляды которого были слишком хорошо ему известны, который стоял где-то в середине между ним и Даном, ещё мог помочь сохранить многое, Йорг как-то судорожно осознал сразу же. Прежний, уверенно непроницаемый, вид вернулся к нему: растерянность его не успел никто заметить.
“Вот – чудо!” – думал он, глядя на Арга.
– Пора перейти от слов к делу, – как почти
– Пора перейти от слов к делу, – повторил Арг. И спокойно, размеренно стал излагать программу действий.
– Дети – это прекрасно! Они должны жить среди нас. Стоит познакомиться с ними, чтобы не требовалось больше доказательств этого.
Итак: люди вольны определять для себя, давать ли самим жизнь ребенку и растить его. Это должно стать нормой, но – нельзя требовать от всех.
“Так!” – отметил Йорг.
– Многое из того, что было открыто Лалом – что сообщил нам мой учитель Дан – должно быть воплощено в жизнь. Вопрос – не в принципиальной необходимости этого, а в способах и сроках его осуществления.
“Так, так!” – снова отметил Йорг.
– Вопрос лишь в том: как и когда? Нам необходимо всё это как следует обдумать, прежде чем мы приступим. Практическая сторона дела в настоящий момент волнует меня больше всего. Не принципиальная: хотя я не считаю, что понял уже всё до конца, но сомневаюсь, что мой учитель Дан мог ошибиться. Особенно – перед лицом столь убедительных аргументов! – Арг протянул руки и поманил к себе Марка: тот охотно пошел к нему. И дальше Арг говорил, держа его на руках.
– Так вот: дети – это очевидная необходимость; а раз мы сами будем растить их, то ясно – никакая отбраковка не будет возможна. Она исчезнет. Может быть, даже с завтрашнего дня – сразу, как только мы решим это.
“Да”, – с горечью подумал Йорг.
– Более сложен вопрос с теми, кто уже является “неполноценными”. Эта сторона проблемы, даже по признанию моего учителя Дана, является самой болезненной. Пути её решения далеко ещё не ясны.
“Вот оно – твое “но”! Наконец-то!”
– Мы не можем законсервировать начатую работу, на которую потребуется ещё десять лет, – это обойдется нам неимоверно дорого. С другой стороны – мы не можем приступить к немедленному созданию СНН, не прекратив начатую подготовку: и то и другое одновременно нам не под силу.
Я вижу практический выход в другом: пути постепенного перехода к необходимым преобразованиям. Не откладывая, должна быть ликвидирована отбраковка и утверждена свобода рождения детей, а с созданием СНН я предлагаю подождать до отлета поселенцев на Землю-2.
Но, в таком случае, мы не сможем обеспечить здоровье и долголетие множества людей, не продолжая использовать хирургический ремонт. Временно мы должны его сохранить. Я понимаю: он бесчеловечен. Но он пока необходим: мы должны пойти на это. Пусть то будет последней жертвой прогрессу.
“Кровавая жертва!” подумал Дан, всё более настороженно вслушиваясь в слова Арга.
– Донорство мозга может быть ликвидировано хоть сейчас.
“Ладно!” сказал про себя Йорг: предыдущие предложения Арга были куда важнее.
– Группа подопытных должна быть ликвидирована немедленно, – голос Арга звучал твердо. – Абсолютно недопустимо использовать людей как подопытных животных!
“Ну, это мы посмотрим: если упор будет делаться на практическую необходимость, то не раз удастся добиться возможности проведения опытов на этих олигофренах[6]“.