Данфейт
Шрифт:
Йори первым влетел в спальню и, запрыгнув на кровать, похлопал по покрывалу рукой рядом с собой.
– Извращенец!
– ответил ему Террей и, поблагодарив Данфейт, закрыл дверь за собой.
– Йори нравится мне все больше и больше!
– прокомментировала Эрика.
Эрику и Бронана Данфейт расселила в комнаты напротив друг друга. Орайе достались апартаменты в самом дальнем конце коридора.
– Мне как всегда везет?
– посмеялся Сиа, выглядывая к Данфейт из-за двери.
– Я рада, что тебе понравилась джакузи на балконе!
–
– не выдержал дальнейшего молчания Кимао и посмотрел на спокойную Данфейт.
– Если хочешь, можешь поселиться вместе с ним.
– Я еще не видел предложенного тобой варианта.
Данфейт спустилась на первый этаж и, завернув за лестницу, проследовала вперед по узкому коридору.
– Ты меня в казематы ведешь?
– Данфейт остановилась у двери и, распахнув ее настежь, вошла внутрь. Просторная комната, с камином, диванами и мягкими подушками, валяющимися на полу. Живые цветы на столе и тумбах и спальня с шикарной трехметровой кроватью, на которой могло бы поместиться пятеро таких, как Кимао. Ванная с душевой кабиной и джакузи, стоящей на постаменте у самого окна, сквозь которое открывался прекрасный вид на берег моря, отливающего в лучах Амира бирюзой.
– Мне нравится, - улыбнулся Кимао, опираясь на борт ванной и заглядывая в окно.
– Это еще не все, - ответила Данфейт и вернулась в гостиную, беря в руки пульт, лежащий на столе и автоматически раздвигая темные шторы, расположенные вдоль всей стены. Там, за ними были двери, ведущие на террасу. Кимао вышел в этот внутренний дворик и, вдохнув полной грудью, подошел к самому обрыву, огороженному стальными кованными перилами. Там, внизу, свистал ветер и волны, ударяясь о прибрежные скалы, превращались в брызги пенящейся воды, долетающие до него и падающие каплями на лицо.
– Тебе нравится?
– спросила Данфейт, останавливаясь возле него и склоняясь над перилами, чтобы заглянуть вниз.
– Да, - ответил Кимао, хватая ее за руку и не позволяя перегнуться через преграду, как она намеревалась сделать.
– Не волнуйся! Я не упаду!
– засмеялась она, отстраняясь от него и возвращаясь в дом.
Кимао прошел следом и, закрыв дверь на террасу за собой, остановился возле замершей в центре Данфейт. Он склонился к ее шее, разглядывая причудливые колечки волос, выбившиеся из ее прически, и подул на них.
– Комната Айрин слева от твоей, - произнесла Данфейт.
– Там тоже есть выход на эту террасу.
Она ждала, что он скажет что-нибудь в ответ, но он молчал, будто этот факт его совершенно не касался. Данфейт ощутила его дыхание на своей шее и закрыла глаза, чтобы дождаться прикосновения теплых губ.
– А где твоя комната?
– спросил Кимао, не предпринимая никаких попыток, для дальнейших действий.
– Справа от дома есть двухэтажная пристройка. Там живу я.
– Меня мучает один вопрос и я не нахожу в себе сил промолчать и не задать его.
– Я слушаю.
– Почему ты сожгла свои портреты?
– Отец рассказал вам.
– Потому что она оставила их на полу в подвале?
Он говорил шепотом и голос его пробирал до самых кончиков пальцев. В этот момент, при упоминании истории давно пройденных лет, ее должен бы обуять гнев, но эта дрожь в пальцах и шепот, проникающий в ее кожу с его дыханием, заслонили собой все отрицательные эмоции, оставив только покой и трепет на сердце.
– Она не просто "оставила их в подвале", - так же тихо прошептала Данфейт.
– Она свалила их друг на друга на полу, поцарапав рамы и краску на полотнах. А потом она не закрыла за собой дверь и за ночь воздух в помещении прогрелся. Прогрелся настолько, что с холодной трубы начал капать конденсат. Я вернулась домой только на следующий день. Ми намекнула мне, что стоит заглянуть в подвал. Когда я нашла свои портреты, от них мало что осталось. И тогда я приняла решение довести дело до конца. Вот так, я сожгла работы Джонатана Сирии, который все эти годы из нас двоих рисовал только меня.
– Только тебя?
– Да. Айрин рисовать он отказался, сославшись на то, что устал от обыденной красоты. Мое же лицо ему показалось "интересным". Я посчитала, что мне оказана честь. Что еще я могла подумать в пять лет? А потом я действительно приняла его слова за комплемент. Он никогда не называл меня "красивой". Он говорил: "Ты интересна, глядя на тебя, я вижу лицо, а не маску". Отец полагает, что я не знала о последней работе Сирии. Но это я позировала Джонатану в течение двух часов, что, как ты сам понимаешь, для меня - настоящее испытание. Самое смешное, что отец бережет ее не потому, что сетует за единственный мой портрет. Нет. Эта картина - последняя работа руки Сирии, и, полагаю, она стоит целое состояние.
– В каждом поступке отца ты ищешь какой-то подвох. Это - не правильно. Почему ты не подумала о том, что он просто дорожит этой картиной?
– Поэтому что он произвел оценку полотна.
– И во сколько тебя оценили?
– Ми сказала, что на сто тысяч акроплей.
Кимао приподнял брови и улыбнулся.
– Я бы дал больше.
– Неужели, - прищурилась Данфейт и обернулась к нему.
– За тебя на этом полотне - да.
– Кимао, ты заигрываешь со мной?
– произнесла Данфейт и, почему-то, улыбнулась.
– Да, - ответил зрячий и посмотрел на нее.
– Не люблю флирт. Это - пустые слова, за которыми не кроется ничего, кроме обмана.
Кимао провел пальцем по ее щеке и спустился на подбородок, приподнимая ее лицо и заставляя смотреть прямо ему в глаза.
– Я знаю, что мерой для тебя являются поступки. Еще я знаю, что ты благодаришь только за искренне свершенные дела. Ты прямолинейна, упряма и эмоциональна. И ты гордишься этими качествами, хотя Ассоциация не считает их положительными. Я тоже горжусь ими.