Даниэль Деронда

Элиот Джордж

– Мне некуда идти, – сказала она, – у меня здесь нет никого.

– Я отвезу вас к почтенной даме, у которой несколько дочерей, – поспешно ответил Деронда. – Там вам будет очень хорошо. Не надо терять времени; здесь вы можете, захворать. Жизнь еще доставит вам много счастья; право, на свете есть добрые люди.

Девушка послушно села в лодку. Даниэль молча начал грести, и они быстро понеслись по течению. Она не смотрела на него, но следила за взмахами весел. Даниэль хотел заговорить с девушкой, но боялся надоесть ей.

– Если бы вы не подоспели на помощь, – заговорила, наконец, девушка, – теперь я была бы уже мертвой.

– Не

говорите об этом. Я надеюсь, что вы не будете сожалеть, что я удержал вас.

– Не знаю, – почему мне радоваться, что я не умерла…

– Вы найдете себе друзей.

– Нет, – печально ответила она, – у меня на свете только мать и браг. Но где их найти?

– Вы англичанка? Вы так хорошо говорите по-английски.

– Я родилась в Англии, но я еврейка.

Деронда ничего не ответил, но удивился, – как он сразу не догадался об этом по чертам девушки.

– Вы меня не презираете? – спросила она.

– Я не так глуп.

– Моя мать и брат были хорошие люди, но я их никогда не найду. Я прибыла сюда издалека, из-за границы. Я убежала… но всего я не могу вам рассказать. Я думала найти мать. Но потом на меня напало отчаяние, и сегодня у меня целый день звучало в ушах: «никогда! никогда!» Теперь опять я начинаю думать, что найду ее. Недаром Бог велит мне жить.

Силы ей изменили, – она закрыла лицо руками и горько зарыдала. Деронда надеялся, что слезы успокоят девушку. Он обдумывал, – как представить девушку леди Малинджер. Вдруг ему пришло в голову отвезти девушку к м-с Мейрик, к которой он часто заходил по приезде из-за границы. Ганс Мейрик был в Италии, и Даниэль был убежден, что почтенная мать его и три сестры тепло примут спасенную им девушку.

Деронда и решил так сделать.

III

М-с Мейрик жила в тихом квартале Лондона, в скромной квартирке; обстановка домика была старая, дешевая, – но среди этой, не бросающейся в глаза, обстановки текла счастливая семейная жизнь. Мать и дочери любили друг друга и вели трудовую жизнь.

В этот вечер м-с Мейрик читала вслух, сидя у лампы; подле нее сестры Эми и Мэб вышивали подушки на продажу, а поодаль, за особым столом, третья сестра, Кэти, делала на заказ иллюстрации для книг.

Навстречу входившему в переднюю Даниэлю, оставившему девушку на извозчике, вышла сама м-с Мейрик. Деронда передал ей о случившемся и просил приютить девушку.

– Я знаю, что я злоупотребляю вашей добротой, – добавил он, – но я решительно не знаю, что мне делать с бедной девушкой. Чужим ее отдать нельзя. Я рассчитывал на вас.

– Отлично, – отвечала м-с Мейрик, – вы мне делаете честь своим доверием. Ступайте, приведите ее, а я предупрежу моих девочек.

Пока Деронда ходил за незнакомкой на улицу, м-с Мейрик рассказала обо всем дочерям.

Появление девушки в ярко освещенной гостиной могло бы возбудить сострадание и в зачерствевших сердцах. Сначала ее ослепил яркий свет, но, почувствовав нежное пожатие руки и видя добрые лица, она как бы ожила.

– Вы, верно, устали? – сказала м-с Мейрик.

– Мы будем за вами ухаживать, мы будем вас любить! – воскликнула Мэб.

Теплая встреча в чужом доме сильно подействовала на девушку.

– Я чужестранка… еврейка, – сказала она м-с Мейрик. – Вы, может быть, думаете дурно обо мне?…

– Ничего дурного мы о вас не думаем, –

сказала м-с Мейрик. – Успокойтесь, вы здесь вполне дома.

– Меня зовут Мирой Лапидот. Я приехала из Праги, откуда бежала. Я думала найти в Лондоне мать и брата. Меня отняли у матери ребенком. Теперь Лондон изменился» и я не могла найти своих. Я здесь давно, у меня было немного денег. А потом я дошла до отчаяния.

Деронда вскоре ушел, обещав на другой день заглянуть к ним.

До утра Деронда не мог сомкнуть глаз. Страстное желание Миры отыскать мать, соответствовавшее его собственным чувствам, возбудило в нем симпатию к ней и решение помочь ей в ее поисках. Если ее брат и мать находятся в Лондоне, то их легко было найти. Но тут в голове Даниеля возникли те же опасения насчет родственников Миры, которые так часто терзали его при мысли о собственных отце и матери. Мира, говорила, что ее мать и брат хорошие люди, – но ведь это могло так казаться девочке, да и со времени разлуки прошло десять или двенадцать лет, и они за это время могли измениться. Что, если они окажутся недостойными этой скромной девушки?

Когда на следующее утро Мира вышла в гостиную, там была только одна м-с Мейрик, так как дочери ее уже ушли: Мэб на урок, Кэти понесла рисунки, а Эли отправилась за покупками. М-с Мейрик не приставала к ней с расспросами, но царившая в доме тишина сама навела девушку на откровенность. Она первая обратилась к м-с Мейрик:

– Я лучше всего помню лицо моей матери, Джордж Эллиот, хотя мне было семь лет, когда меня увезли от нее, а теперь мне девятнадцать.

– Это очень понятно, – отвечала м-с Мейрик, – первые впечатления всегда долго остаются в памяти.

– Да, это мои первые впечатления. Мне кажется, что жизнь моя началась в маленькой белой постели, над которой стоит, наклонившись, мама и поет. Часто и теперь я вижу во сне ее лицо, наклоненное надо мной, и, как ребенок, протягиваю к ней руки. Я уверена, что узнала бы ее теперь.

– Каким образом вас разлучили?

– Мне тяжело говорить об этом, но от вас я ничего не буду скрывать. Меня из дому увез отец. Я думала, что мы едем только путешествовать, и была очень довольна. Мы приехали в Америку. Отец утешал меня, что мы скоро вернемся к матери. Но время шло, а мы все жили в Америке. Однажды отец взял меня на колени и сказал, что мать и брат умерли, и мы не вернемся домой. Брата я мало знала, но все же мне было жаль его, а о матери я плакала целыми ночами. Я верила отцу, – но мама так часто являлась мне во сне, что я пришла к убеждению, что она, должно быть, не умирала. Я видела ее не только ночью, во сне, но и днем, лишь закрою глаза.

– Отец хорошо обращался с вами? – спросила мистрис Мейрик.

– Да, он был очень ласков и заботился о моем воспитании. Он был актер, довольно посредственный, а кроме того, был режиссером и писал и переводил пьесы. Со мной занималась одна итальянка певица и учитель декламации. Девяти лет я выступила на сцене. Отец много зарабатывал, и мы вели роскошную, но беспорядочную жизнь всегда на людях. Наша жизнь мне не нравилась, а когда я стала побольше, то набралась хороших мыслей из пьес и стихов, из Шекспира и Шиллера. Отец хотел сделать из меня певицу, потому что голос у меня был прекрасный, и дал мне лучших учителей. Но мне было неприятно, что он хвастается мной и заставляет меня петь напоказ, точно я не живое существо, а орган.