Даниэль Друскат
Шрифт:
«Стой, — сказал я, — минуточку».
Я отыскал глазами Ирену, вытащил ее к столу и вдруг, черт знает откуда мне пришла эта мысль, развязал тесемки ее передника и накинул его, словно свадебную фату, ей на волосы. Я нежно поцеловал ее, она улыбнулась. Теперь каждый в зале видел, что она не золушка, а настоящая маленькая принцесса. Она была очень красива, она была моя невеста. Анна подняла бокал:
«Давайте выпьем за счастье!»
«Ну что ж, — заметил Макс и тыльной стороной руки вытер рот, — тогда, значит, все в порядке».
Он явно собирался крикнуть: переходим к крупной попойке! Ему нравились
«Кто-нибудь уже поздравлял молодых?»
«Господин священник в церкви», — ответил Виденбек.
«О, — воскликнул Гомолла, — тогда самое время сказать пару слов по такому случаю. — Он сложил на животе руки и с учтивым поклоном обратился к Хильде и Максу: — Дорогие молодожены, дорогие глубокоуважаемые гости, — кивок в сторону гостей, — сегодня совершенно особый день. Молодые люди вступают сегодня в новую, совместную жизнь. — Во время этой речи он шагал вдоль стола, останавливаясь то в одном, то в другом месте. — Посмотрите, что это значит. Два мира, не правда ли? Наш мир здесь, он не так уж плох, — Гомолла показал на разноцветные бумажные гирлянды, — а там, дальше на запад, другой мир. Там, за этой границей, тоже живут люди. Они такие же милые, такие же талантливые, такие же трудолюбивые и такие же деловые, как... как наш жених».
Макс сделал вид, что похвала Гомоллы смущает его, он опять прикинулся невинной овечкой.
«Но, — продолжал Гомолла, он поднял кверху указательный палец, и голос его тоже возвысился. — Но! — крикнул он, — им нелегко, тем, кто живет там, стать хорошими людьми. Почему?»
Гомолла оглядел присутствующих, словно отыскивая того, кто мог бы ответить на этот трудный вопрос. Он видел перед собой смущенные лица, сжатые губы. Он и не предполагал, что среди гостей Крюгера в зале сидело с десяток тетушек из Западной Германии. Гомолле пришлось самому отвечать на свой вопрос, в то время это был его любимый риторический прием.
«Потому, — сказал он, — что они вынуждены действовать в этом старом мире по принципу: будь хитрее другого, изворотливее, не будь простаком, думай сначала о себе, делай карьеру, возвышайся; но горе тебе, если упадешь и расшибешь лоб, тогда ты пропал, никто тебе не поможет. — Он опустил голову, словно от потрясения, и повторил: — Никто!»
Крепко сморкаясь в носовой платок, он покосился по сторонам, желая оценить впечатление от своих слов. Крестьяне с тупым выражением вертели в руках бокалы, женщины выдергивали шерстяные нити из своих кофточек домашней вязки. Гомолле этот момент показался весьма подходящим для заключительного крещендо, он воздел руки и воскликнул:
«Наше общество живет по иным законам!»
Интересно, по каким же? Он перечислил по пальцам:
«Думай всегда о другом, не бросай никого в беде, помогай человеку, если он в тебе нуждается, будь солидарен, принципиален...»
Он так пристально посмотрел на какую-то старушку, что та, испугавшись, закивала головой.
«... принципиален, сказал я, но главное, вместе легче и лучше завоевывать счастье. — Затем Гомолла снова сложил руки на животе и возвестил: — Вот почему я рад, что в этот день люди сделали свои первые шаги в совместной жизни».
Взоры гостей устремились на молодоженов, Макс Штефан восседал на стуле прямо, словно аршин проглотил, его второй
«Вот именно. Сегодня в Хорбеке основан производственный кооператив «Светлое будущее». Товарищ Друскат стал его председателем, членами кооператива уже являются двое крестьян. За них я и предлагаю поднять наши бокалы, ведь за молодоженов мы уже пили, не так ли?»
«Надеюсь, вы позволите?» — осведомился я, взял со стола бутылку и налил Гомолле.
Тот поднял бокал и воскликнул:
«Прошу встать тех, кто поручился за «Светлое будущее»».
Никто не вставал. Что такое? В чем дело? Гомолла поискал глазами вокруг себя.
«Где же мои кооператоры?»
Ей-богу, он даже приподнял край скатерти и заглянул под стол, но кооператоров и там не оказалось. Как бы предчувствуя нечто ужасное, Гомолла спросил:
«Неужели вы их не пригласили? Вы что же, решили развлекаться в своем кругу, среди единоличников?»
Движение в зале, все заволновались. Гомолла погрозил пальцем.
«Это вам не удастся, господа. Запомните, единоличный способ ведения крестьянского хозяйства устарел, выгоду приносит общественное, крупное производство».
Вот тут-то и начался гвоздь программы. Старик, словно фокусник, стал извлекать из всех карманов своей куртки десятки бланков заявлений о приеме в кооператив. Он отдал половину бланков мне, и мы принялись раздавать их по столам.
«Минуточку!» — Макс Штефан встал, взялся за спинку стула и резко отшвырнул его назад.
Я подтолкнул Гомоллу:
«Макс Штефан желает открыть дискуссию».
«Вы находитесь на свадебном торжестве», — взревел Штефан и так треснул ладонью по столу, что подпрыгнули тарелки и стаканы.
«Да, — спокойно возразил Гомолла, — знаю, знаю».
«Господин Гомолла, — крикнул Штефан, — я считаю, что непорядочно превращать наше радостное торжество в агитсобрание».
Это обвинение, казалось, весьма поразило, товарища Гомоллу, он беспомощно взглянул на меня.
«Да ведь я говорил лишь о более светлом будущем! — и, обратившись к крестьянам, добавил: — Я не требую, чтобы вы подписывались под заявлением сию же секунду, обо всем можно будет договориться позднее, но, по-моему, за столом обсуждать вопросы намного удобнее. А ну-ка, подвиньтесь».
Надо же, теперь он собирался протиснуться к столу между близкими родственниками Хильды. Крюгер, кстати, не осмелился возразить ни слова, даже сбегал за стулом для незваного гостя. Зато зять его неожиданно вырос передо мной, на лбу у него залегла сердитая складка:
«Я тебе этого не забуду!»
Я не думаю, чтобы дело у нас дошло до драки. Гомолле, пожалуй, даже удалось бы в течение свадебной ночи сагитировать гостей вступить в кооператив: его аргументы были неплохи. К тому же Крюгер заказал у Анны Прайбиш массу выпивки, а мекленбургский крестьянин, я знал по собственному опыту, после возлияний склонен к братанию. Но все дело испортила Анна, эта властолюбивая трактирщица. Заметив, что Штефан с угрожающим видом стоит передо мной, она моментально двинулась к середине зала, юбки из тафты величественно шуршали, серьги с подвесками так и сверкали.