Даниэль Друскат
Шрифт:
«Ах, господи! — озабоченно воскликнула Ида, — уж лучше бы ты остался у Анны, Даниэль».
«Здесь теперь моя работа и мой дом, — сказал я. — Постойте, сейчас будет уютнее».
Я притащил два сломанных стула и ногами растоптал их у печки на мелкие деревяшки.
Ирена оттеснила меня в сторону, присела на корточки и ловко развела огонь. Вот уже запрыгали потрескивая языки пламени, сейчас мы согреемся.
«Вы написали над входом «Светлое будущее», — грустно произнесла Ида, — а не лучше ли написать что-нибудь другое?»
«Что?»
«Например:
Я презрительно рассмеялся, однако Ида упрямо возразила:
«Человек должен верить в бога, иначе он здесь может пасть духом».
Ирена не сказала ни слова, она все еще сидела у печки. Я присел рядом с ней, и мы стали отогревать окоченевшие пальцы. Немного погодя я сказал:
«Помнишь, ты говорила, что все бросишь и пойдешь за мной?»
Она молча кивнула.
«Видишь, как я живу?»
«Я останусь с тобой», — сказала она.
Мы хотели поцеловаться, но на корточках это было неудобно, тогда мы крепко взялись за руки и помогли друг другу встать.
Мне так хотелось побыть наедине с любимой, мое лицо уже тонуло в ее волосах.
«Ида, — с намеком в голосе сказал я, — сегодня ночью Друскат с Иреной играют свадьбу».
«Как хорошо, что я стащила вино!» — радостно воскликнула старушка.
Она не поняла, что ей тонко намекнули: спокойной, мол, ночи, напротив, она почувствовала себя приглашенной, проворно сбросила шубу и начала приготовления к празднеству. Расщипав курицу на подходящие кусочки и изящно разложив их на салфетке, она до тех пор металась по комнате в непонятных поисках, пока не обнаружила пустые баночки из-под горчицы.
«Вот бокалы».
Потом она откупорила бутылку и позвала нас. Я прилепил к столу два свечных огарка, выключил беспощадно яркую лампочку, и комната сразу стала уютнее. Мы с Иреной сели рядышком на свое брачное ложе и чокнулись с фройляйн Идой.
За мерцающими свечами мы видели, как по ее старческому лицу текут слезы. Быть может, ее тронуло зрелище нашей бедности, а может быть, она завидовала нашему счастью. Она залпом осушила свой стакан и подала мне, чтобы я снова его наполнил.
«Я всегда находилась в тени из-за Анны, — сказала она, — всю жизнь. И мужчин она у меня всегда отбивала, а ведь я намного приятнее ее, сами видите. Если бы ко мне пришел красивый мужчина, я пошла бы за ним на край света, по крайней мере до Нойштрелица. Но он так и не пришел».
Она вздохнула и проникновенно заглянула мне в глаза, не слишком по-матерински, как мне показалось.
«Но этот принадлежит мне». — Ирена встала и, смеясь, потянула меня с кровати.
«Да, — серьезно сказала Ида, — я ведь тоже рада, что ты решила остаться с Даниэлем, так Анне и надо, пусть наконец поймет, что я для нее значу».
Ирена подвела меня к окну. Там в саду стояла яблоня, большая и старая, ее голые черные ветви, словно скрюченные руки, вытянулись на фоне светлой стены сарая. Вид был мрачный. Я испугался, что эта зловещая картина расстроит Ирену, и обнял ее. Она слегка улыбнулась.
«Дома у нас тоже был садик и такая же яблоня».
«Дарю
Она не восприняла это как шутку и сказала:
«Скоро она зацветет перед нашим окном, летом мы сможем сидеть в тени».
«Иногда, после обеда по воскресеньям», — заметил я.
«Интересно, будут на ней осенью яблоки?»
Я пожал плечами.
«Послушай, — сказал я, — не знаю, сколько времени понадобится, чтобы привести в порядок наш дом, привести в порядок кооператив, поля, но твой маленький сад, я тебе это обещаю, я приведу в порядок к весне».
Мы оглянулись на Иду, нам хотелось остаться одним — фройляйн сидела, подперев щеки руками, и смотрела на нас.
«У нас в бутылке наберется еще стаканчик», — лукаво заметила она.
«Ида, — сказал я, — хорошая ты моя, как бы тебе это объяснить...»
«Да ухожу я уже, ухожу», — воскликнула она.
Я помог ей надеть облезлую шубу и предложил взять меня под руку, чтобы она могла увереннее ступать по мрачному коридору. Перед выходом из дома — не знаю, что на меня нашло, — я наклонился к Иде и поцеловал ее в щеку. На какое-то мгновение она растерянно уставилась на меня и, задыхаясь, проговорила:
«Боже мой, если бы кто-нибудь это увидел».
Я поцеловал ее в другую щеку.
«Пусть люди болтают, Ида».
Она вдруг обхватила меня руками и зашептала на ухо:
«Для тебя я все сделаю, Даниэль. Анна всегда считала, что я ничего не смыслю в любви. Первым делом я сошью занавеску, все-таки будет лучше, когда вы ее сможете задернуть».
Она отпустила меня, сунула руки в муфту и, слегка потупив глаза, спросила:
«Ты ведь понимаеть, что я имею в виду?»
Ах, конечно, я понимал ее.
Теперь мы жили вместе, у нас было много работы. С утра и до вечера мы с Иреной трудились в нашем маленьком кооперативе. Днем нам порой казалось, что мы затерялись в безграничной шири полей, ночью мы лежали в постели, тесно прижавшись друг к другу. А когда яблоня зацвела во второй раз, Ирена выставила в ее тень детскую корзиночку: нас стало трое. Прибавилось и забот, и маленьких радостей. Мы радовались ребенку, скромным трудовым успехам и тому, что наша комната мало-помалу приобретала обжитой вид. У нас не было времени уверять друг друга в том, что мы счастливы, но если почитать за счастье, что ты не сидишь днем без дела ни минуты, что тебе ночи кажутся слишком короткими, что ты весь живешь в других, весь отдаешься жизни, то мы были счастливы.
Однажды ночью, это было летом, Ирена разбудила меня.
«Ты уже спишь, милый?»
Я смертельно устал и недовольно проворчал что-то. Ирена тихонько рассмеялась.
«Что-то не спится. Просто я хотела, чтобы ты мне что-нибудь рассказал».
Делать нечего, я повернулся к ней и стал рассказывать старую, но всегда новую, всегда сладкую историю. Потом мы еще некоторое время лежали рядом и смотрели на яблоню, она цвела перед нашим окном уже в четвертый раз.
В эту ночь Ирена сказала: