Даниил Галицкий. Первый русский король
Шрифт:
– А что, их могут украсть во дворе-то?
– Пусть попробуют, – фыркнул Хитрован.
В тот же день он привел нескольких странноватого вида мужиков, долго им что-то объяснял, показывая на обозное имущество и загибая пальцы, те покивали, попрятали полученные деньги и важно удалились.
– Ты что, ворам платишь, чтобы не крали?
– У своих они не воруют, а вот у нас запросто могут. Теперь не будут. Лучше заплатить немного и жить спокойно, чем каждый день терять что-то.
– Тьфу ты! – злился Андрей, но он быстро забыл свое возмущение, как только Хитрован
Князя пока оставили дома, объяснив, что сначала сами разведают. Разведали, вернувшись, Андрей долго крутил головой, не в силах даже рассказать, как провел день. Хитрован был более собранным:
– Нужным чиновникам взятки дали. О тебе, Даниил Романович, доложат хану уже завтра, ждать долго не придется. Надеемся, что примет в течение месяца. Служанкам ханши Баракчины тоже подарки передали, завтра скажут, что лучше подарить самой хозяйке. Но главное, помощнику их колдуна подарок умудрились передать, чтоб помог к колдуну подойти поговорить.
– Это зачем?! Я колдовству учиться не стану.
Взгляд Хитрована стал твердым:
– Данила Романович, ты желаешь не проходить меж огней и кусту не кланяться? Коли колдун дары примет, то не будешь, и без того хану намекнет, что ты чист, как весенняя капель!
– Правда, что ли?! – ахнул Андрей. – А я думаю, чего это он в глаза колдовскому сподручному заглядывает? Сам едва сдержался, чтоб не плюнуть, потому как мужик весь тряпьем и бирюльками обвешан хуже нашей бабы. Ах ты ж мой дорогой! Дай я тебя за это расцелую!
Хитрован отстранил дворского со смехом:
– Иди вон лучше с половчанкой целуйся, на которую на рынке глаза пялил.
Андрей явно такому замечанию смутился:
– Да не половчанка она, скорее наша, славянка, только загорела сильно, обветрилась. А хорошая девка, худая только, и глаза, что твои сливы, темные, большущие. Бьет ее хозяин, видно, потому как в глазах слезы и грусть…
Даниил с изумлением слушал столь лирическое объяснение из уст своего помощника, а Хитрован хохотал:
– Вот, вот, глаза как черные большущие сливы! Ты где такие у славянок видел? И взгляд томный, словно зовущий…
– Она и на тебя так глядела?! Словно умоляла, да? Жалко девку-то.
Теперь и князь понял, на что попался его дворский:
– Андрей, ты осторожней, эти девки нарочно на продажу выставлены, чтоб людей завлекать, я про такое слышал. Их на ночь берут те, у кого женщины нет.
– Ну да!
Вечером Андрей, зачем-то загибая пальцы, пересказывал, что у «этих безбожных» не так. Получалось много.
Одеты все одинаково, что мужчины, что женщины, сразу не поймешь, кто перед тобой.
– Как же ты понял?
– Ха! У них бабы работают! Нет, правда, все бабы делают, и кибитки ставят, и поклажу грузят, и кизяки таскают, и детей рожают…
– Так детей и у нас тоже бабы.
Андрей махнул рукой, от потрясения, которое испытал в этом необычном городе не городе, было не до смеха.
– А мужики слабые, ежели его с коняки ссадить, так совсем хилый. Занимаются только тем, что воюют, охотятся и коней мучают.
– С чего ты взял, что мучают?
– Ага,
– Чем? – поинтересовался впервые столкнувшийся со степняками Еремей.
– Говном сушеным. Подбирают по степи, сушат и жгут!
– Вонять же будет!
Андрей лишь руками развел, как бы смущаясь, мол, я же говорил…
– Это не город, это пока ставка, город будет после, когда для хана дворец построят. Слышь, Даниил Романович, у них и бабы в седлах сидят не хуже мужиков. Может, потому конница такая большая?
– Я не слышал, чтобы кто-то их в бою видел.
Дворский вздохнул:
– Может, дело не доходит…
Вообще рот у Андрея не закрывался все первые дни, он делился и делился впечатлениями, столь необычной и временами неприемлемой казалась жизнь в Орде.
Уже через день Хитрован, а за ним и сам Даниил знали, что нынче любит ханша Баракчина и ее ближайшие дамы. А на следующий день парень привел закутанного во множество тряпок (видно, сильно мерз бедолага) купца, за которым два рослых совершенно черных человека несли что-то тоже завернутое во множество оберток. Пока Андрей разглядывал необычных помощников купца (и не думал, что на земле такие люди бывают, сказали, не поверил бы, – роста огромного, обличьем точно в саже извозились, даже лица черные, лишь глаза сверкают и зубы, если рот откроет!), сам купец по велению Хитрована раскладывал принесенный товар перед не меньше, чем его дворский, изумленным Даниилом.
Дивиться было чему! Таких украшений Даниил Романович не видел, хотя очень любил дарить всякие безделки своей Анне да и про мать не забывал. Той в обители украшения не нужны, а вот четки брала охотно и оклады к образам тоже любила.
Но у купца переливались и сверкали одни других краше бусы, серьги, перстни… В шкатулке было немыслимое количество драгоценностей, столько, что у князя шевельнулось подозрение, что все это подделка. Успокоил Хитрован:
– Купец со своими людьми у нас пока поживет, если окажется, что это подделка, мы его хану и сдадим, там разберутся.
Купец, когда ему было повторено на каком-то тарабарском языке, замахал руками, залепетал, явно показывая, что все ценное и настоящее. Он протягивал в своих пухленьких ручках одно ожерелье за другим, прикладывал к лицу серьги, тыкал Даниилу большие перстни. Тот не выдержал:
– Да верю я, верю. Только учти, нам для самой ханши нужно, здесь ошибиться нельзя.
Чуть посомневавшись, Хитрован все же перевел. Купец замер, потом решительно замотал головой и полез в какие-то свои закрома еще за одной шкатулкой, поменьше. Такой красоты они не видели никогда. Сама шкатулка была резной из белой кости, вся словно сплетена из тонкой нити, а уж внутри и того краше. Тонюсенькие золотые проволочки непонятно как удерживали, словно капельки воды, прозрачные камни. Когда на них попал свет, по всем углам от камней брызнули лучи! При малейшем движении эти лучи рассыпались, словно солнце на росяной поляне на рассвете.