Данте
Шрифт:
Вероятно, донна Джемма заметила удивленный взгляд гостя…
— Вы будете, конечно, удивлены, — сказала она, — но я сама предложила мужу выбрать это имя.
Гвидо протянул руку хозяйке дома:
— Я не удивляюсь, донна Джемма. Я восхищаюсь вами и радуюсь, что у вас двоих здоровые, любящие дети. Бог даст, они доставят вам немало радости!
Затем все трое перешли в другую комнату.
Двое шустрых мальчуганов четырех и пяти лет, сидя на полу, возились с какими-то деревянными чурбачками.
— Пьетро, Якопо, подойдите сюда и скажите дядюшке «Добрый день»!
Мальчуганы немедленно подчинились матери и подбежали к Кавальканти.
— Добрый
— Добрый день, мальчики! А, это тот самый малыш Пьетро! Ну просто вылитый отец! Впрочем, малышом тебя уже не назовешь — ты стал совсем взрослым!
— Я тоже почти такой же большой, как Пьетро!
— Ты прав, Якопо. Растите так же и дальше, и вы, надеюсь, доставите немало радости вашим любящим родителям!
— Дядюшка, а ты не хочешь поиграть с нами?
— Во что же вы играете, Якопо?
— Мы играем в пистойцев.
— Что-то я не припомню такой игры…
— Ну, дядюшка, вы и чудак!
Пьетро указал на деревянные чурбачки, которые сегодня не раз уже вызывали неудовольствие матери:
— Вот, смотри, дядюшка: это — черные, которыми командует Якопо, а это — белые, ими командую я.
— Так, так, и кто же победит?
Пьетро поднял на гостя большие прекрасные глаза и с важностью пояснил:
— Никто не победит, дядюшка, черные убивают белых, а белые — черных, пока никого из них не останется в живых…
Кавальканти многозначительно посмотрел на родителей детей и заметил:
— Разве это не точное отражение действительности? Одни уничтожают других до полного истребления!
— Для детей, — сказал Данте, — все мировые события не более чем игра!
Когда Пьетро и Якопо заметили, что взрослые утратили к ним интерес, они удалились, а взрослые занялись жгучими политическими проблемами и выразили опасение, что раздоры между властителями и государствами способны втянуть в конфликты и мирных граждан.
— Французский король Филипп Красивый [23] и Папа Бонифаций, — заметил Кавальканти, — не ладят друг с другом, словно кошка с собакой. К нашей Флоренции относятся враждебно…
— И прежде всего сам Папа Бонифаций, — вставил Данте, — потому что вся Тоскана, по его мнению, должна входить в Папскую область.
— Это ему так просто не удастся! — сказал Кавальканти.
— Купец Джованни Виллани, — начал рассказывать Данте, — недавно совершил паломничество в Рим. Он говорит, что святой год приносит городу баснословные доходы, потому что каждый день туда приезжает и оттуда уезжает двести тысяч человек, не считая паломников. Святой отец в равной мере претендует на духовную и светскую власть, поэтому в первый день открытия святого года он появился в папском облачении, а на второй — в императорском наряде. Кстати сказать, Виллани собирается писать хронику Флоренции, ибо считает Рим, несмотря на его могущество, умирающим городом, а Флоренцию — процветающим.
23
Филипп Красивый — Филипп IV Французский (1268–1314) — ярый враг Папы Бонифация VIII, не признававший над собой власти Церкви. Правил с 1285 г.
Кавальканти согласно кивнул, а Данте продолжил:
— Мне тоже хочется в святой год совершить паломничество в Рим. У тебя нет желания отправиться вместе со мной?
Кавальканти рассмеялся:
— Я
Но Джемма сказала, что паломничество — хорошее дело, во всяком случае, это лучше, чем без конца выступать с опасными речами на собраниях Совета. Да и дорога до Рима не так далека, заметила она, как до Сант-Яго-да-Компостелла. Туда бы она своего мужа не пустила, потому что для замужней женщины, должно быть, ужасно сознавать, что ее супруг так долго находится на чужбине.
Мессер Гвидо рассмеялся и поделился кое-какими подробностями своего продолжительного паломничества. Лишь поздним вечером он распростился с супружеской четой, которая просила передать сердечный привет его жене, донне Бизе.
ПОЧТЕННЫЕ НЕГОЦИАНТЫ
Семейство сера Камбио да Сесто обедало сегодня ранее обычного, поскольку хозяину дома предстояла еще поездка в свое загородное имение в Фьезоле, чтобы обсудить, как он объяснил своей жене, важные дела с одним человеком, с которым его связывали общие политические интересы.
Богато сервированный стол предлагал различные деликатесы, которые мог позволить себе богатый флорентийский купец: жаркое из журавлей, отборную морскую рыбу, дичь, а на десерт медовые коврижки и выдержанные в масле шишечки пиний. Дополняло обед изысканное кипрское вино, которое пили из серебряных бокалов, украшенных чеканкой. Хозяйка дома незаметно следила за тем, чтобы ее четырнадцати летняя дочь Лючия как следует ела. Супруг в подобной опеке явно не нуждался, ибо отличался прекрасным аппетитом, а вот тоненькая, не по годам вытянувшаяся девочка, к сожалению, витала где-то в облаках и, предаваясь каким-то своим сокровенным детским мечтаниям, частенько забывала отдать должное кулинарному мастерству повара. И это она-то — дочь одного из самых преуспевающих и уважаемых купцов Флоренции!
Вся обстановка столовой, где проходил обед, свидетельствовала о достатке и хорошем вкусе хозяев. Высокие стены были завешены дорогими узорчатыми коврами, а утреннее солнце, преломляясь в разноцветных стеклах окон, освещало белые свечи в люстре из оленьих рогов, высокие зеркала и великолепные шкафы, словно кичившиеся своей роскошью.
Одежда членов семейства также недвусмысленно говорила о том, что денег здесь не жалеют. Ярко-алый кафтан хозяина дома выглядел, правда, довольно скромно, зато небесно-голубое платье его дочери было украшено дорогим серебряным шитьем, а на те деньги, что были потрачены на облегающий наряд из пурпурно-красного бархата, в котором щеголяла хозяйка дома, и на цепь из арабского золота, сверкавшую на ее высокой груди, иной бедняк мог бы до сыта набивать себе брюхо в течение целого года.
Вошедший слуга доложил о приходе сера Арнольфо Альберти. Молодой человек явился засвидетельствовать свое почтение мессеру Камбио, но, узнав, что семья уже приступила к обеду, просил разрешения перенести свой визит на более позднее время.
— Ничего, пусть войдет! — приказал глава семьи, довольный тем, что сможет разузнать у молодого купца последние новости.
Альберти низко поклонился членам сидевшей за столом семьи и просил тысячу раз простить его за несвоевременный визит.
— Что за церемонии, садись обедать с нами!