Данте
Шрифт:
Рассказал, что ко мне присматривались и ждали. Дал совет, если не хочу, чтобы ко мне совались с дебильными вопросами и провокациями, я должен делиться передачами.
И я делился тем, что матушка передавала.
Но всё же мне пришлось отстаивать собственные позиции. На зоне не переваривают слабых духом и трусливых. На любые оскорбления я отвел и отвечаю силой.
Возможно, я хочу, чтобы меня здесь убили…
– Превращаюсь в монстра? – переспрашиваю его.
Тихарь отступает, ёжась от моего тяжёлого взгляда.
– Ладно, извини… Давай замнём? Я сказал, не подумав… – проговорил он виновато.
– А
Жестокий. Отвратительный в своих совершённых поступках. Бессердечный. Беспощадный.
Чем я лучше убийц своей сестры?
Такой же убийца.
Раньше я был другим.
Кажется сейчас, что то был не я. Совершенно другой человек. Другая душа, другие мысли, желания и мечты.
В той жизни у меня был свет – Диана. Улыбчивая, сияющая своей непорочностью, наивностью и любовью ко всему миру.
Она любила саму мысль о жизни.
Она была моей половинкой. Частью моей души, моим истинным светом.
И этот свет отобрали. Втоптали в грязь, осквернили и предали страшным мукам.
«Скорби и искушения полезны человеку», и Господь посылает их нам, «Чтобы научить нас, что желающему спастись невозможно прожить без скорбей и искушений»
Видимо, я оказался слишком слаб, чтобы нести бремя прислужника Господа. Я не смог выдержать эти тяжкие испытания. Не смог простить. Не смог терпеть.
При жизни убийц моей сестры не настиг человеческий закон и суд. И я не смог вынести слёз и седины матушки и отца, что постарели за день сразу на тысячу лет.
Девять лет прошло, как я потерял сестру-близнеца, но мне кажется, будто моё сердце тогда остановилось и больше не забьётся. Душа до сих пор громко плачет.
Я не считаю себя сильно умным. Но и дураком себя не считаю. Я знаю, что я очень грешен. И знаю, что до меня обязательно дойдёт Высший закон, когда закончится мой путь.
Поверь – когда в нас подлых мыслей нет,Нам ничего не следует бояться.Зло ближнему – вот где источник бед,Оно и сбросит в пропасть, может статься [1] .Вернувшись в камеру, замечаю, что сокамерники умолкли и замерли.
– Данте, а не подохерел ли ты? – рычит один из них.
Поднимаю одну бровь и спокойно спрашиваю:
– Какие-то проблемы?
– Это ты создаёшь проблемы, – цедит зек.
– Я их решаю, – отвечаю резко. – Если ты решил стать проблемой, то я быстро решу этот вопрос.
1
Данте Алигьери «Божественная комедия». Ад, Песнь вторая (Прим. Автора).
– Ты в уши мне говно не лей. Пацаны видели, как ты отметелил Волка! Менты всех нас отправят по карцерам, но сначала из каждого сделают такую же отбивную! И запрут камеру! Больше не будет свободных прогулочек! Будем сидеть в этой кануре, как и остальные! Пацаны тебе спасибо точно не скажут!
Ставлю
– А ты что, в штаны уже от страха наложил?
Мужик поднимается со скрипучего стула.
– Данте, я тебя уважаю, но в последнее время ты переходишь всякие границы. Решил гниде пасть сломать – сломай. Но сделай всё так, чтобы никто не задавал вопросов. Здесь тебе не бойцовский клуб. Здесь тюрьма. Сегодня тебя никто не сдаст. Но и покрывать никто не станет. Ответишь за Волка сам.
– Их нежит небо, Или травит ад? [2] – усмехаюсь я. – Мне плевать на чьё-либо мнение.
Оглядываю всех мёртвым взглядом и говорю предельно просто и понятно:
– Для меня важна светлая память сестры, и никто из вас ублюдков не смеет её касаться. Любой, кто вякнет о ней – сдохнет в луже собственной крови с распоротым брюхом.
Ярость вновь пронизывает мои внутренности, пылая знакомым огнём, который уничтожил почти всё светлое во мне, превратив душу в выжженную землю.
2
Данте Алигьери «Божественная комедия». Ад, Песнь шестая (Прим. Автора).
– Ты псих, Данте, – с жалостливой ненавистью произносит зек. – Ты здесь не просидишь и десятка лет, как тебя кончат.
Я смеюсь на его слова и говорю цитатой:
– Я не был мертв, и жив я не был тоже. [3] Поэтому… я буду только рад…
– Ты уже всех заебал своей одой! – рявкает другой зек.
– Ода – это торжественная песня. «Божественная комедия» Алигьери – это поэма.
Зек сплюнул.
Возможно, сейчас в камере произошла бы драка.
3
Данте Алигьери «Божественная комедия». Ад, Песнь тридцать четвёртая (Прим. Автора).
Но вмешался случай.
В камеру входит надзиратель и бросает небрежно:
– Данилов! На выход! К тебе посетитель!
Бросаю предупреждающий взгляд на сокамерников и следую за надзирателем.
Перед выходом из блока, он надевает на меня наручники и ведёт в зал свиданий.
Кто мог ко мне прийти – не знаю.
Для приезда матушки и отца – слишком рано. Мне позволено видеться с ними лишь раз в месяц.
Кроме них я никого не жду. И никто не придёт.
После обвинения в убийстве, от меня отвернулись все – церковь, друзья, родственники. Остались только мать да отец.
Меня привели в серое, безликое помещение.
Занял место на неудобном твёрдом стуле.
Охранник перестегнул на мне наручники – приковал их к столу.
Да, особо опасные преступники не имеют возможности нормально общаться с гостями.
Охранник вышел, оставив меня одного.
Это что-то новенькое.
Охрана никогда не покидает комнату свидания. Один всегда стоит на посту.
Я замер, ожидая дальнейшего развития событий. Ждать пришлось недолго.
Открылась дверь напротив и в помещение вошёл незнакомец.