Дар Андромеды
Шрифт:
Вести машину было трудно, к тому же он не очень хорошо запомнил дорогу. Дважды, когда на машину обрушивался песчаный смерч, он съезжал в канаву. Но итальянский автомобильчик с задними ведущими колесами был прекрасно приспособлен для подобных условий, и часа через два Флеминг все же добрался до дома Абу.
Он постучал, дверь чуть-чуть приоткрылась. Он назвал себя, и Лемка впустила его в дом, поспешно заперев за ним дверь.
В углу сидела старуха в национальном арабском костюме. Нижнюю часть лица она закрыла покрывалом, но темные
— Это ваш сын? — спросил Флеминг у Лемки, поглядев на младенца.
— Да, это Йен, — ответила она с гордостью. — Мы назвали его в честь доктора Нилсона. А у вас есть дети?
— Нет.
Флеминг не знал, как держаться с этой прямолинейной молодой женщиной.
— Хотите кофе? — спросила Лежа и что-то сказала матери по-арабски. Старуха положила младенца в колыбель и вышла на кухню.
— Что, собственно, все это означает? — спросил Флеминг, когда они сели и Лемка начала тихонько покачивать колыбель. — Абу ничего мне не объяснил.
— Я попросила его позвать вас, — спокойно ответила Лемка. — Мой двоюродный брат — радист на одном из самолетов «Интеля». Он летает в Европу.
— Разве полеты еще продолжаются?
Лемка кивнула.
— Это трудно, но еще возможно. Может быть, вам нужно связаться с английскими учеными? Экипажу запрещено брать какие бы то ни было письма. Их перед вылетом обыскивают. Но мой брат сказал, что он сумеет провезти письмо.
Флеминг задумался. Все это очень походило на ловушку
— Но с какой стати он станет рисковать? — спросил он.
Мать Лемки вернулась с кофе, налила им по чашке и тихо опустилась на пол в дальнем углу. Лемка посмотрела на нее, потом на сына.
— Он сделает это для меня. Для своих родных, для нашего маленького Йена.
В ее словах была простая и теплая человечность, настолько не похожая на окружающие кошмары, что Флеминг сразу поверил ей.
— Он летит в Лондон? Чудесно. А что он может передать? Записку?
Лемка кивнула.
— Вы ведь понимаете, что это опасно. За это сажают в тюрьму и даже расстреливают.
— Спасибо, — Флеминг не сумел найти нужных слов. — Я поговорю с профессором Дауни, что именно следует написать.
Он встал.
Лемка подошла к нему.
— Что же будет дальше? — прошептала она.
Флеминг откинул занавеску, закрывающую крохотное оконце. Здесь, под прикрытием крутого горного склона, воздух был чист от песка и мириады звезд мерцали на темном куполе неба.
— Следует учитывать две вещи, — сказал он наполовину сам себе. — Во-первых, где-то в туманности Андромеды существует разум, который пытается войти в соприкосновение с любыми формами жизни, имеющимися в галактике. Когда он находит такую жизнь, он подчиняет ее, овладевает ею. Эти попытки продолжаются, возможно, несколько миллионов лет и в каких-то мирах они, возможно, увенчались успехом. А теперь речь идет о нашей Земле — для ее же пользы, утверждает эта девушка,
— А второе?
— Там, где этот разум встречает другой разум, враждебный себе, он его уничтожает, быть может заменяя на что-то другое. Вот это и происходит теперь, потому что мы сопротивлялись. Вернее, потому что я пытался сопротивляться. И потерпел неудачу. — Его голос дрогнул. — Вот почему, Лемка, можно сказать, что я обрек на гибель человечество.
— Но пока еще не все потеряно, — прошептала она.
— Да, — согласился он. — Пока еще есть надежда, что у профессора Дауни будут какие-нибудь новости для вашего двоюродного брата.
Флеминг вернулся в поселок на рассвете. Он, не скрываясь, въехал прямо в ворота, освещенные прожекторами, и весело помахал часовому. Тот ухмыльнулся в ответ. Очевидно, часовым было приказано не выпускать европейцев из поселка и беспрепятственно впускать их туда.
Флеминг дождался начала рабочего дня и только тогда пошел к Дауни. Он знал, что их записка должна быть краткой, конкретной и содержать не только просьбу о помощи.
В лаборатории кроме Дауни был и Абу Зеки. При виде Флеминга он облегченно вздохнул, но ничего не сказал.
Дауни наклонилась над большим танком, который она приказала установить под длинным окном. Танк был герметически закрыт стеклянной крышкой, через которую проходило несколько резиновых трубок и проводов. Они были подсоединены к различным приборам с самописцами. В одном из приборов Флеминг узнал барограф. На дне танка была мутная морская вода.
Дауни рассеянно поздоровалась с ним.
— Андре ничем не может нам помочь, — сказала она. — По-моему, она искренне хотела что-нибудь сделать, но у нее просто нет сил. И все же с помощью Абу мне удалось получить кое-какие данные.
— Вы что-нибудь узнали? — спросил Флеминг.
— Довольно мало. Теперь мне известно, что делает эта бактерия, — с этими словами Дауни сняла пробирку, установленную вертикально отверстием вниз над одной из резиновых трубок, вмонтированных в крышку танка. — Она поглощает азот. В этой пробе воздуха, взятой над самой поверхностью воды, содержится менее трех процентов азота. Она, кроме того, поглощает кислород, но в незначительном количестве. Впрочем, взгляните сами.
Дауни повернулась к шкафу и достала растрепанную пачку бумажных лент.
— Ознакомьтесь с этими формулами, Джон. И скажите, что они вам напоминают.
Флеминг молча изучал ряды цифр.
— Я уже говорил, что это что-то знакомое.
Он отдал ей записи.
— Еще один синтез, — пробормотала Дауни.
На лице Флеминга отразилась глубокая тревога.
— Новый? — воскликнул он.
— Нет-нет, — успокоила его Дауни. — Чтобы получить это, нам пришлось обратиться к прошлому. Вчера вечером я добралась до знакомого материала. Мы получили его от счетной машины в Торнессе больше года назад, когда я начала работать над синтезом ДНК.