Дар Гумбольдта
Шрифт:
— Наоми Лутц.
— Что за дурацкое имя.
— Да уж, пожалуй.
С Сатмаром мы дружили с детства, и он действительно любил меня. Но еще больше он любил сватовство, скорее даже сводничество. Его подстегивала страсть устраивать чужие дела. Из этого он извлекал и определенную профессиональную выгоду, привязывая к себе множество клиентов. В особых случаях брал на себя всю практическую сторону — аренду квартиры и машины для любовницы, ее расходы и оплату дантистов. Ему приходилось даже покрывать попытки самоубийства. И устраивать похороны. В общем, его истинным призванием можно считать вовсе не юриспруденцию, а разрешение жизненных проблем. Мы, друзья детства, намеревались удовлетворять свой интерес к противоположному полу до самого конца, хотя Сатмар придерживался совершенно другой методы. Он всегда сохранял благопристойность. Пускал в ход философию, поэзию, идеологию. Сыпал цитатами, ставил пластинки и умствовал о женщинах. Мгновенно подхватывал быстро меняющийся эротический сленг новых поколений.
Несколько лет назад, когда Первому национальному банку грозило банкротство, у Алека Сатмара случился инфаркт. Я жутко волновался за него. Как только его перевели из отделения интенсивной терапии в обычную палату, я прибежал проведать его и обнаружил, что он уже готов к новому витку сексуальной активности. Видимо, это обычное дело после сердечных приступов. Могучую седую гриву он причесал по-новому, прикрыв скулы, и хотя с лица еще не сошел нездоровый багрянец, стоило в палату войти сиделке, как зрачки печальных глаз Сатмара непроизвольно расширялись. Мой старый приятель, крупный, тяжелый мужчина, не мог спокойно улежать на постели. Он ворочался, сбрасывал простыни и выставлял себя напоказ, как бы случайно раскрываясь. Я пришел ему посочувствовать, но оказалось, что он совершенно не нуждается в моем дурацком сочувствии. Сатмар смотрел угрюмо и настороженно. В конце концов я не выдержал:
— Алек, прекрати сверкать глазами. Ты прекрасно понимаешь, о чем я, — хватит выставлять кое-что каждый раз, когда какая-нибудь несчастная старушка приходит протереть пол под кроватью.
Он вспылил.
— Что? Ты просто идиот! — заявил он.
— Хорошо-хорошо. Только кончай задирать рубашку.
И дурные примеры могут облагораживать — сделав резкий бросок к высокому стилю, можно сказать: «Несчастный старина Алек! Это же просто какой-то эксгибиционизм. Хвала Господу, со мной такого никогда не бывает». Но здесь, на скамье присяжных, я ничего не мог поделать с эрекцией, вызванной присутствием Ренаты. Она восхищала и изумляла меня, и даже немного смущала. Рассматривалось дело о возмещении ущерба за полученную травму. По совести мне следовало бы пойти к судье и попросить исключить меня из числа присяжных. «Ваша честь, я не в состоянии уследить за ходом разбирательства из-за этой ослепительной леди присяжной, сидящей рядом со мной. Сожалею, но ничего не могу поделать со своей юношеской непосредственностью…» (Сожалею! Куда там. Я был на седьмом небе.) Впрочем, тяжба оказалась банальной: иск к страховой компании от пассажирки такси, якобы получившей травму в результате аварии. Личные дела казались мне куда как важнее. Судебное разбирательство звучало тихим аккомпанементом. А я жил в ритме метронома.
Двумя этажами ниже я превращался в ответчика по иску, целью которого было лишить меня всех денег. Думаете, это отрезвило меня? Нисколько!
Под предлогом ленча я поспешил на Ла-Салль-стрит, разузнать у Алека Сатмара что-нибудь об этой чудесной девушке. Оказавшись в чикагской толпе, я почувствовал, что у меня заплетаются ноги, шнурки развязались, а настроение упало. Но разве мог я голыми руками справиться с силой, покорившей весь свет?
В офисе Алека царила возвышенная, почти гарвардская атмосфера, хотя он обучался праву на вечерних курсах. Великолепная обстановка, тома сводов законов, атмосфера высокой юриспруденции, фотографии судьи Холмса [265] и Лернеда Хэнда [266] . До Великой депрессии Алек был богатым ребенком. Не то чтобы супербогатым, так, околобогатым. А я прекрасно знал, что такое дети богатых. Я изучал их в самых высших кругах, например Бобби Кеннеди. Фон Гумбольдт Флейшер строил из себя этакого прожигателя жизни, а вот Алек Сатмар, действительно из богатой семьи, уверял всех, будто на самом деле он поэт. В колледже Алек доказывал чем мог. Сатмар раздобыл произведения Элиота, Паунда и Йитса. Он выучил наизусть «Пруфрока», что стало одним из его козырей. Депрессия сильно ударила по семье Сатмаров, и Алек не получил того шикарного образования, которое намеревался дать ему любящий отец. Но так же, как в детстве у него водились велосипеды химические наборы духовые ружья и фехтовальные рапиры, теннисные ракетки и боксерские перчатки и коньки и гавайские гитары, теперь его окружало самое современное конторское оборудование: селекторы, компьютеры, электронные часы, ксероксы, магнитофоны и сотни толстых книг по юриспруденции.
265
Холмс Оливер Уэнделл (1841-1935) — либеральный юрист, член Верховного суда в 1902-1935 гг.
266
Хэнд Лернед (1872-1961) — знаменитый юрист, федеральный судья в 1924-1951 гг.
После инфаркта Сатмар набрал вес вместо того, чтобы похудеть.
— Алек, кто такая Рената Кофриц? Расскажи вкратце.
Сатмар всегда глубоко интересовался жизнью клиентов, особенно привлекательных женщин. Они всегда могли рассчитывать на его сочувствие, психологическое наставление и практический совет, даже на приобщение к искусству и философии. И Алек просветил меня: единственный ребенок в семье; мать с большим приветом; об отце никаких сведений; сбежала в Мексику со школьным учителем рисования; была возвращена; снова подалась в Беркли; в Калифорнии попала в одну из сект телесноориентированной терапии; выскочила замуж за Кофрица, торговца надгробными памятниками…
— Подожди. Ты его видел? Высокий, с темной бородой? Так ведь это он в «Русской бане» на Дивижн-стрит рекламировал старику Майрону Свибелу достоинства своих мавзолеев!
Но совпадение не произвело на Сатмара ни малейшего впечатления.
— Она чуть ли не самый лакомый кусочек из всех, кого я разводил, — заявил он. — У нее маленький пацанчик, довольно милый. Я подумал о тебе. Ты поладишь с этой женщиной.
— А ты уже поладил?
— Как? Я, ее адвокат?
— Давай обойдемся без этических вывертов. Если ты еще не начал ухлестывать за ней, то только потому, что она еще не выплатила тебе гонорар.
— Я знаю, что ты думаешь о моей профессии. Для тебя любой бизнес — сплошное жульничество.
— С тех пор как Дениз ступила на тропу войны, я успел насмотреться. Ты направил меня к Форресту Томчеку, одному из крупнейших специалистов в этой области права. Только это все равно что бросить горсть конфетти под раструб пылесоса.
Сатмар метнул в меня сердитый взгляд:
— Кретин! — Он многозначительно фыркнул. — Пойми, чертов ты дурень, мне пришлось умолять Томчека, чтобы он занялся твоим делом. И он сделал мне одолжение, как коллеге. Такой человек! Почему бы ему не бросить и тебя в свой аквариум для коллекции? Председатели правлений и президенты банков ходят на задних лапках, лишь бы уговорить его. Хам ты эдакий. Томчек! Между прочим, он из семьи политиков и юристов. И ас-истребитель на Тихом океане.
— И все равно мошенник, к тому же некомпетентный. Дениз в тысячу раз сообразительней его. Она просмотрела документы и сразу его подрезала. Он даже не сделал обычной проверки прав собственности, чтобы понять, что кому принадлежит по закону. Так что не надо отстаивать передо мной честь своих коллег, дружище. И вообще, бог с ними. Расскажи мне о девушке.
Сатмар поднялся с кресла. Я бывал в Белом доме, даже сиживал в президентском кресле в Овальном кабинете и могу засвидетельствовать, что у кресел Сатмара кожаная обивка лучше. Портреты его отца и деда, украшавшие стену, напомнили мне о былых деньках в Вест-Сайде. Все-таки мои чувства к Сатмару можно смело назвать семейными.
— Как только она вошла, — продолжал Алек, — я наметил ее для тебя. Я же забочусь о тебе, Чарли. Тем более, жизнь у тебя не сложилась.
— Не преувеличивай.
— Да, не сложилась, — настаивал он. — Ты растратил талант и возможности, а все из-за дьявольского упрямства и ложной гордости. А ведь все твои связи в Нью-Йорке Вашингтоне Париже Лондоне и Риме, все твои достижения, твое умение вязать слова и удача пришли к тебе только потому, что ты счастливчик. Вот если бы все это досталось мне! А тебе приспичило жениться на какой-то языкатой вестсайдской девке из семейки инспекторов от ассенизации и политиков районного значения, просаживавших деньги в игровых автоматах в жидовских кондитерских. Заносчивая девица из Вассарского колледжа! Ты же женился только потому, что она девочка культурная, да и говорила как по писаному, а ты помирал по общению и пониманию. Я отношусь к тебе с любовью — и всегда тебя любил, тебя, прибитого сукиного сына, едва ли не молился на тебя с тех пор, как нам стукнуло десять, — я не сплю ночами, думаю, как бы выручить Чарли, как сберечь его деньги от налоговиков, найти ему самого лучшего адвоката и свести его с хорошенькой женщиной. Да этот дурень, олух царя небесного, понятия не имеет, чего стоит такая любовь.