Дар Гумбольдта
Шрифт:
— Девочки строят планы на Рождество. Ты вроде бы собирался сводить их на представление в театр Гудмена [273] .
— Ничего подобного. Это твоя идея.
— Тоже мне большая шишка, не можешь, что ли, сводить детей на спектакль, как нормальный отец? Ты ведь обещал им.
— Я? Я ничего не обещал. Это ты пообещала, а теперь вообразила, будто это сделал я.
— Ты же никуда не собираешься ехать, а?
Вообще-то я как раз собирался. В пятницу. Но сообщать об этом Дениз у меня не было никакого желания. Я промолчал.
273
Гудмен
— Или решил прокатиться куда-нибудь со своей Ренатой Толстые Сиськи?
На таком уровне я не мог состязаться с Дениз. Опять Рената! Дениз даже не разрешала детям играть с маленьким Роджером Кофрицом. Однажды она заявила:
— Позже они станут невосприимчивыми к влиянию этой шлюхи. Но как-то раз они пришли домой так виляя крохотными попками, что я поняла — ты нарушил свое обещание держать их подальше от Ренаты.
Сбор информации у Дениз поставлен необычайно хорошо. К примеру, она все знала про Гарольда Флонзалея и периодически интересовалась:
— Как поживает твой соперник-гробовщик?
Дело в том, что этому поклоннику Ренаты принадлежала сеть похоронных бюро. Флонзалей, один из деловых партнеров ее бывшего мужа, ворочал большими деньгами, но невозможно было скрывать, что университет штата он окончил с дипломом бальзамировщика. Это придавало нашему роману мрачноватый оттенок. Однажды мы с Ренатой даже поссорились — ее квартира оказалась завалена цветами, оставленными после похорон безутешными родственниками и доставленными в «кадиллаке» от Флонзалея. Я заставил Ренату выкинуть цветы в мусоропровод. Флонзалей продолжал увиваться вокруг нее.
— Ты вообще работаешь или нет? — спросила Дениз.
— Не очень много.
— Небось поигрываешь в пэдлбол с Лангобарди, расслабляешься в компании мафиози? Я знаю, что ты даже не встречаешься со своими серьезными друзьями в Мидуэе. Дурнвальд всыпал бы тебе по первое число, но он в Шотландии. Скверно. Я знаю, Толстые Сиськи нравятся ему еще меньше, чем мне. К тому же, он как-то сказал, что совершенно не одобряет твоего приятеля Такстера и вашу затею с «Ковчегом». Ты угрохал уйму денег на этот журнал, и где же первый выпуск? Nessuno sa.
Дениз обожала оперу, покупала абонемент в Лирическую оперу и цитировала Моцарта или Верди. «Nessuno sa» — это из «Так поступают все». Где отыщешь женскую верность, поет умудренный жизнью герой Моцарта — dove sia? dove sia? Nes-su-no sa!1 Она снова намекала на странное поведение Ренаты, и я прекрасно понимал это.
— Собственно, я как раз жду приезда Такстера. Возможно, сегодня.
— Ну да, он ворвется в город, словно полная труппа «Сна в летнюю ночь». Ты конечно, предпочитаешь оплатить его счета, вместо того чтобы отдать деньги собственным детям.
— У моих детей и так достаточно денег. У тебя дом и сотни тысяч долларов. Тебе достались все деньги от «Тренка», тебе и твоим адвокатам.
— Я не могу больше содержать этот сарай. Потолки в четырнадцать футов. Ты бы видел счета за отопление. Но если честно, ты транжиришь деньги и на людей похуже Такстера. У Такстера хоть стиль есть. Помнишь, он возил нас на Уимблдон? Действительно стильно. С корзиной продуктов. С шампанским и копченым лососем
274
«Харродс» — фешенебельный лондонский универмаг, ныне принадлежит египетскому миллионеру аль-Файеду, сын которого погиб вместе с принцессой Дианой.
— При чем тут ЦРУ?
— Я читала твой рекламный проспект. По-моему, именно такой серьезный интеллектуальный журнал ЦРУ может использовать для пропаганды за границей. Разве ты не считаешь себя деятелем официальной культуры?
— Единственное, о чем я хотел сказать в том проспекте, так это о том, что Америке не пришлось бороться с нуждой, что все мы чувствуем вину перед теми, кто по-прежнему вынужден бороться за кусок хлеба и за свободу, — старые как мир потребности. Мы не умирали от голода, не жили под колпаком у полиции, нас не запирали в психушки за убеждения, не арестовывали, не высылали из страны, не отправляли на рабский труд и смерть в концлагеря. Нас обошли стороной холокосты и погромы. С нашими преимуществами мы должны бы воплощать новые возможности, новые устремления человечества. Но вместо этого мы спим. Просто сладко спим едим развлекаемся суетимся и снова спим.
— Стоит тебе взять патетический тон, Чарли, как ты делаешься нелепым. К тому же ты теперь увлекаешься мистицизмом, не говоря уже о том, что спишь с этой жирной девкой, заделался спортсменом и одеваешься, как пижон, — типичные симптомы духовного и физического упадка. Это так грустно, правда. И дело не только в том, что я мать твоих детей, просто когда-то у тебя были мозги и талант. Если бы семейство Кеннеди не кануло в лету, возможно, ты бы и сейчас продолжал продуктивно работать. При них ты оставался здравым и ответственным человеком.
— Звучит как цитата из позднего Гумбольдта. Он тоже собирался сделаться царем Культуры при Стивенсоне.
— Да, старина Гумбольдт тоже был помешан на этом. А ты до сих пор все такой же. Между прочим, после Гумбольдта у тебя так и не появилось новых серьезных друзей, — заявила она.
Как всегда, заводя эти почти нереальные беседы, Дениз нисколько не сомневалась, что проявляет искреннюю заботу, внимание и даже любовь. И что за важность, если она только что вышла от судьи, подготовив мне очередную юридическую ловушку? В ее представлении мы, как Англия и Франция, оставались милыми врагами. А для таких особенных, как ей казалось, отношений интеллектуальное общение вполне допустимо.
— Мне рассказали о докторе Шельдте, твоем гуру-антропософе. Говорят, он очень добрый и милый. А дочка у него — просто куколка. Маленькая авантюристка! Тоже хочет, чтобы ты на ней женился. Ты — лакомый кусочек для бабенок, мечтающих прославиться рядом с тобой. Но ты всегда можешь спрятаться за бедняжкой Демми Вонгел.
Дениз обрушила на меня все боеприпасы, припасенные на сегодняшний день. Впрочем, как и всегда, собранные ею сведения оказались точными. Как Рената и старая Сеньора, мисс Шельдт тоже разглагольствовала о «майско-декабрьских» браках, о счастье и творческой активности в последние годы Пикассо, о Касальсе, Чарли Чаплине и судье Дугласе.