Дар речи

Буйда Юрий Васильевич

Красное сторно

1990-е

Порвав с семьей Шкуратовых – как мне казалось, навсегда, – к другим берегам я так и не прибился.

Ночной клуб по-прежнему оставался главной моей кормушкой, благодаря которой я смог купить собственную квартиру – в старой, на Якиманке, угнетало незримое присутствие матери. По утрам я слышал шум воды – значит, она принимает душ, чувствовал запах кофе, который она варила на газовой плите в маленькой голубой кастрюльке, и аромат духов «L’Origan Coty», а потом негромкий щелчок английского замка. На службу она уходила очень рано, чтобы успеть поработать над докторской, прежде чем коллеги втянут ее в дебаты о психопатологии гомосексуализма или психологических проблемах мужской impotentia coeundi [30] .

Ну и книги, конечно: все эти Камю и Жене, подаренные «с любовью от Бобоши – Лизе, Лизетте, Елизавете Андреевне, ангелу и цыпленочку». Их мне пришлось взять с собой в квартиру на Остоженке, потому что ну не мог я продать их букинисту и взять за них деньги или просто выбросить.

30

Эректильная дисфункция (импотенция). (лат.)

Моника Каплан вместе с матерью уехала в Германию, там вышла замуж и перебралась в Париж, чтобы, как она мне писала, «с утра до вечера пить прекрасный чад, блистательную гниль и неживую одурь великого города».

На звонки Шкуратовых я не отвечал, письма Шаши сжигал не читая, что даже доставляло мне странное удовольствие, хотя в том полумраке, где находится глубина души, взрослый Шрамм грозил мне пальцем и укоризненно качал головой.

Все мечты Дидима осуществились. Его газету, а вскоре и журналы расхватывали, едва они появлялись на прилавках киосков. Их «узкие совы, желудеющие по канаусовым яблоням» нашли своих поклонников и критиков, называвших издания Дидима снобистскими, но даже недоброжелатели признавали, что Шкуратову-младшему удалось «совпасть с эпохой», создать команду «неспящих журналистов» и «облагородить цинизм пишущей братии».

Благодаря связям Шкуратова-старшего, который в выходных данных газеты значился консультантом, журналисты имели доступ в Кремль и в Белый дом, на Фрунзенскую набережную и Смоленскую площадь, они диктовали репортажи с места событий о больших и малых войнах, полыхавших на границах неимперской империи, и сообщали такие подробности из жизни криминальных группировок, от которых у читателя дыхание перехватывало. Они рассказывали русскому бизнесу, что такое бизнес и с чем его едят. Они доносили новости из цивилизованного мира, который разными способами пытался ассимилировать русскую культуру политическую, экономическую и духовную, чтобы растворить ее в глобальной, а русских сделать Russians International. Ну и, конечно, привлекала прямая речь журналистов Дидима, которые чувствовали себя естественно в роли высокооплачиваемых и бесстрастных патологоанатомов, сообщающих родственникам усопшей страны детали аутопсии.

Ему подражали, его ненавидели, и все хотели у него работать.

А Шаша была исполнительным директором медиахолдинга, его поцелуем и его топором. Тогда-то она и получила от коллег прозвище Шука. Шука Шаша, всё знающая, всё умеющая и безжалостная, если нужно.

Она очень похорошела, превратившись в идеальную La Belle Dame sans Merci эпохи постмодерна, воплощение изменчивого и смертоносного очарования зла.

Я любил ее всей ненавистью к ее прошлому, поэтому избегал встречи.

Ни она, ни Дидим больше не бывали в «Стрекозе и Шмеле».

А вот Конрад Арто, руководитель издательских проектов медиахолдинга, стал завсегдатаем заведения, и мало-помалу мы с ним сблизились. Разговор же о Дидиме, Шаше и Отелло сделал нас друзьями.

Об Отелло заговорил Конрад, когда я упомянул Дидима и Шашу:

– Негодное сравнение, – сказал я. – Не моя роль – Отелло. Почему-то этот мавр кажется мне каким-то ненастоящим. В отличие от меня, надеюсь…

– Ну да, ну да, – сказал Конрад, поигрывая сигарой, – и ты тут на стороне Яго. Он скорее презирает мавра, чем ненавидит. Он презирает его манеру выражаться высокопарно, with bombast circumstance [31] . Bombast – это такая шерстяная набивка какой-нибудь подкладки. Далее Шекспир усиливает это впечатление, употребляя слово stuff’d, то есть речь Отелло набита, нафарширована военными терминами – мавр пытается произвести впечатление на мирных венецианцев. Это как если бы синоптика спросили, будет ли завтра дождь, а он стал бы рассказывать

об арктических потоках и циркуляционных ячейках Хедли. Яго раздражен высокомерием Отелло, его пустышечностью, снобизмом, и его ненависть к Отелло оправданна, а язык Яго при этом груб, смачен и точен, и когда он вслед за bombast употребляет stuff’d, то кажется, что он с трудом удерживается, чтобы не бросить в лицо Отелло stuffed shirt – ноль без палочки, чванливое ничтожество, прыщ на ровном месте… и не исключено, что в уме держит еще одно значение слова stuff – вставлять, совокупляться… а еще выражение stuff it – да насрать мне на это… то есть переводчик, думаю, не имеет права забывать об этом круге смыслов близких и отдаленных… и что же делает наш любимый Пастернак? Переводит вот так:

31

С напыщенным видом. (англ.)

Но он ведь думает лишь о себе: Они ему одно, он им другое. Не выслушал, пустился поучать, Наплел, наплел и отпустил с отказом!

Пастернак, который так часто злоупотреблял неуместными просторечиями в своих переводах, на этот раз не воспользовался редким случаем, когда грубое, но сочное и точное выражение вполне соответствует персонажу! Увы, поверхностность Пастернака особенно очевидна именно в его переводах, прежде всего в шекспировских. Разве у него Яго? Да Яго сказал бы…

– Что Отелло попросту ебет мужикам мозги… этим самым послам Венеции… так?

Конрад усмехнулся и чмокнул сигарой.

– Так-то оно, конечно, так, – но как сказать это на том русском языке, который мы признаём русским языком? – Помолчал. – Многие отмечают необычайную красоту языка этой пьесы, особенно языка главного героя. Но почему Шекспир вдруг заговорил таким языком? Очень трудно доказать, что имеешь дело не с красотой, а с намеренной красивостью, которая выявляет пустоту Отелло…

– Шекспир и красивость?

– Дух времени против личного опыта, мин херц. Отелло не надо вживаться в образ – он и есть таков, и Яго это чувствует лучше всех. Среди известных нам персонажей лучшим воплощением этого конфликта является Дидим. Он ведь действительно воплощает дух времени как никто. Но что это значит, мин херц? Сегодня это значит только одно – работать лучше, чтобы жить лучше под сенью никчемных идеалов. Думаю, в глубине души он это понимает, но смиряется с этим, иначе он не был бы органическим воплощением духа времени. Таким образом, он воплощает еще и lost a sense of innocence [32] , что неизбежно в отсутствие настоящего идеала.

32

Утрата чувства невинности. (англ.)

– Но он же вроде верующий человек…

– Скорее умный, чем верующий. Фрондер. Фронда в границах поздней советскости, когда религиозность вошла в моду. Это не андеграунд, а намек на него. Когда отца Меня убили, Дидим пожал плечами: «Алика жаль, но будет хуже, если мы не успеем сообщить об этом первыми». Шаша же переживала, кажется, по-настоящему…

– Знаешь, я, наверное, никогда не смирюсь с ее беспредельностью. Если человек не помнит о своих границах, он становится черт знает кем, причем чаще всего, конечно, не ангелом…

– Не спеши, мин херц, она-то как раз sense of innocence пока не утратила, что б ты там себе ни думал. И либо она это чувство переработает в бессмысленную труху, либо взбунтуется. Но труха удобнее – спокойно жить позволяет…

– А ты?

– Подумываю свалить из Дидимова ковчега. Брезжит идея книжного издательства. Прибыльного, разумеется. Нужны союзники, единомышленники, нужны люди, которые помогли бы наладить связи. Ты ведь овладел французским?

– Plus ou moins. [33]

33

Более или менее. (фр.)