Дар волка. Дилогия
Шрифт:
В просторной спальне (она же гостиная) хватило места и для дубового кресла-качалки, стоявшего возле большого камина в сельском стиле, и для кожаного кресла с откидной спинкой, и для примостившегося под окном прямоугольного дубового стола. Кровать, расположенная у северной стены, напротив камина, имела в изголовье изогнутый торшер, при свете которого, вероятно, было бы очень удобно читать. А в дальнем правом углу стоял внушительный дубовый письменный стол, развернутый к комнате.
Слева от входной двери вела в мансарду деревянная лесенка с покрытыми пробкой ступеньками. Оттуда открывался наилучший вид на океан и близлежащие скалы, какой только
Феликс лично подбирал сюда мебель, но сейчас он заверил Фила, что тот может обставить дом полностью по своему вкусу и выкинуть или заменить все, что его не устраивает.
Фил открыто восторгался обстановкой и искренне благодарил. И к вечеру удобно устроился в новом доме.
На столе он поставил свой компьютер и любимую медную настольную лампу и снисходительно согласился терпеть рядом с ними новенький телефонный аппарат, по которому, как он предупредил, все равно не станет никому отвечать.
Встроенные книжные полки, примыкавшие к большому камину из дикого камня, вскоре заполнились прибывшими из Сан-Франциско картонными коробками, рядом выросла горка дров, а в маленькой кухоньке появились любимая кофемашина Фила, в которой варился несравненный эспрессо, и микроволновая печь — по его словам, это было все, что требовалось ему для отшельнической жизни, о которой он всегда мечтал. Еще в кухне стоял у окна маленький столик на двоих человек.
Лиза набила холодильник йогуртами, свежими фруктами, авокадо, помидорами и прочей всячиной, которой можно было бы питаться в любое время суток, но несколько раз подчеркнула, что вовсе не намерена оставлять его здесь в одиночестве на произвол судьбы.
На кушетке появилось выцветшее лоскутное одеяло, сшитое, по словам Фила, его бабушкой Элис О’Коннел. Ройбен увидел его в первый раз и пришел в восторг (хотя и не сказал об этом вслух) оттого, что отцу удалось сохранить столь старинную семейную реликвию. Фил сказал, что на одеяле изображен свадебный узор и что бабушка изготовила его к свадьбе. Из сундука появилось на свет еще несколько вещей, в том числе маленький белый молочник, принадлежавший бабушке Элис, и несколько старых посеребренных ложек с инициалами О’К на ручках.
Когда отец доставал из сундука все эти сокровища, Ройбен подумал, что наверняка он хранил их там все эти годы, и застелил кровать этим покрывалом, потому что решил, что здесь это можно сделать.
Хотя Фил и уверял, что ему совершенно не нужна большая телепанель, висевшая над камином, вскоре оказалось, что телевизор постоянно работает с включенным звуком и воспроизводит один за другим DVD из его собрания, которое он называл коллекцией великих фильмов.
Передвижение по неровным тропинкам тоже не должно было вызывать у Фила каких-либо трудностей. Порывшись все в том же сундуке, он извлек оттуда очередную фамильную реликвию — дубинку, принадлежавшую все тому же Эдварду О’Коннелу. С одного конца эта толстая прекрасно отполированная палка увенчивалась тяжелым набалдашником, которым, вероятно, было удобно бить по головам, в целом же из нее получилась прекрасная трость для дальних прогулок, во время которых Фил надевал на голову мягкую шерстяную кепку из наследства все того же Эдварда О’Коннела.
С кепкой на голове и тростью в руке Фил часами пропадал в обширных нидекских лесах, невзирая на погоду — хоть в солнце, хоть в дождь, — и возвращался, случалось, намного позже
Ройбен много раз подходил к флигелю, намереваясь поговорить с отцом, но каждый раз заблаговременно замечал, что тот энергично колотит по клавишам компьютера, и, немного постояв снаружи, возвращался вверх по склону. Ближе к концу недели к Филу стали заглядывать то Сергей, то Феликс, чтобы наскоро перекинуться какими-то соображениями об истории человечества, или о поэзии, или о драме. Феликс позаимствовал у Фила двухтомник Э.К. Чемберса «Средневековый театр» и часами сидел в библиотеке, упиваясь ее содержанием и восторгаясь меткостью заметок, которые Фил в обилии делал на полях.
Все должно было получиться — собственно, для того и делалось, — и Феликс посоветовал Ройбену больше ни о чем не тревожиться.
Важно было и то, что все Почтенные джентльмены питали к Филу искреннюю симпатию и по-настоящему обрадовались, когда однажды он явился в столовую, где все обитатели дома сидели за вечерней трапезой.
Лиза чуть ли не силой усадила Фила за стол, и началась интереснейшая беседа об особенностях шекспировской лексики и стиля, которые, хотя многие и принимают их ошибочно за характерные черты литературы той эпохи, вовсе не типичны для нее, их можно даже счесть мистическими; именно такие вещи и интересовали Фила сильнее всего. Маргон знал наизусть большие куски текста из разных шекспировских произведений, и они с наслаждением перебрасывались цитатами из «Отелло». Но превыше всего Фил ценил «Короля Лира».
— Должно быть, я сошел с ума, в горячке брежу, — произнес Фил. — По всем признакам так и должно быть, но это не так. Я здесь и так счастлив, как не был многие годы.
Конечно, Стюарт тут же засыпал его множеством вопросов о пьесе. Действительно ли король был безумен? Если нет, то какая же это трагедия? И почему он свалял такого дурака: раздал дочерям все свои владения?
Фил только смеялся, так и не давая каких-то внятных ответов, и лишь под конец сказал:
— Возможно, сынок, гениальность этой пьесы в том, что даже если все, что ты говоришь, правда, нам все равно нет до этого никакого дела.
Все до одного Почтенные джентльмены и даже Стюарт с глазу на глаз говорили Ройбену, что Фил очень им нравится и что они хотели бы, чтобы он каждый вечер обедал с ними. Стюарт выразил свое мнение так:
— Знаешь, Ройбен, ты счастливчик. Даже папаша у тебя такой клевый мужик!..
Насколько же все это не походило на обстановку в доме на Русском холме, где на Фила никто не обращал никакого внимания и даже Селеста не раз жаловалась Ройбену, что его отец просто невыносим. «Я так сочувствую твоей матери», — говорила она.
Вскоре появилось неопровержимое доказательство того, что Филу симпатизируют и другие таинственные существа. В пятницу вечером Фил вернулся в свой флигель жестоко изжаленный пчелами в лицо и в руку. Ройбен всполошился и попросил Лизу принести из главного дома бенадрил. Но Фил отмахнулся от помощи, сказав, что могло быть куда хуже.
— Я наткнулся на дуплистый дуб, — сказал он, — оступился и упал прямо в дупло. Пчелы всполошились, но, к счастью для меня, рядом оказались твои друзья, те лесные жители, которые были на ярмарке и на приеме.