Дар Змеи
Шрифт:
— Привет! — закричала я. — Там встанем мы!
— Еще чего! — ответил возчик. — Кто первый пришел, того и место!
Я злобно глянула на него. Крепкий детина с кудрявыми каштановыми волосами и в переднике, вроде тех кожаных фартуков, что носят кузнецы. И человека этого, видно, не мучили угрызения совести.
— Ты ведь видел, что мы метили сюда!
— Сожалею, моя девочка! Но нынче, стало быть, поспел первым я! Чей черед, тот и берет!
— Но это несправедливо!
— Замолчи, Дина! — произнесла с облучка
Возчик впервые хорошенько разглядел матушку, или, скорее, знак Пробуждающей Совесть, что висел у нее на груди. То было не что иное, как оловянная пластинка, украшенная кружком белой эмали с синим кружком поменьше внутри, отчего знак этот напоминал чье-то око. Увидев его, чужак повел себя по-другому.
— О, простите! — воскликнул он и, выпустив вожжи, спрятал руку за спиной. — Я не видел… Коли мадаме приглянулось это место, то…
Он так дернул поводья, что его маленькая серая высокогорская лошаденка резко отпрянула вправо.
— Да не важно… — начала было матушка, но он уже поспешал прочь, насколько позволяла ему ярмарочная сутолока.
— Вы видели, что он сделал рукой? — взволнованно спросила Роза. — Видели?
— Ведьмин знак! — беззвучно произнесла я. — Но он хотя бы спрятал руку за спину. А некоторые делают этот знак у тебя на глазах.
Мама вздохнула:
— Да, это грустно! И, похоже, с этим чем дальше, тем хуже и хуже…
Она взялась рукой за амулет Пробуждающей Совесть, однако не высказала, что думали все мы: особенно плохо стало после того, как Дракан принялся сжигать на кострах в Низовье Пробуждающих Совесть, словно ведьм… Ну да ладно. Теперь уж нам никто не мешает занять это место!
— Идемте, девочки! Начнем торговлю!
— Если найдется кто-нибудь, кто осмелится купить хоть что-то у ведьмы Пробуждающей Совесть и ее семьи! — гневно воскликнула я.
Мама улыбнулась, но не больно-то весело.
— Выше нос! Будут покупатели и у нас. Почему-то люди верят, что мои зелья помогают куда лучше, чем зелья других.
Моя матушка — травница хоть куда, она хорошо знает, какие растения приносят исцеление от людских хворей, но нет в этом никакого колдовства. Каждый может сварить те же самые целебные зелья, а многие так и делают. Но поскольку матушка еще и Пробуждающая Совесть, люди, ясное дело, думают, что без ведьмина колдовства тут не обошлось. На самом же деле матушка сильна лишь в том, что другим недоступно: она может заглянуть человеку в глаза, заставить его признаться в своих злодеяниях и устыдиться их.
Мы распрягли Кречета и поставили повозку в один ряд с другими фургонами и лавками.
— Ты не поднимешься наверх с Кречетом? — спросила я Розу.
Мы оставили мужчин, то есть Каллана, Давина и его друга Пороховую Гузку чуть выше на склоне под прикрытием нескольких скал, где наши спутники разбивали палатку подальше от толчеи.
Роза
— А ты не можешь сама отвести Кречета? Со всем здешним народом и прочим… Что, коли вороной взбесится?
Роза была не особенно привычна к лошадям. В ее родных краях лошадей мало. До того как мы повстречались, она жила как раз в Грязном городе — в наибеднейшей и самой жалкой части города-крепости Дунарк [3].
Я кивнула:
— Само собой, могу! Тебе ведь тоже надо выставить свой товар на продажу.
Наверху под прикрытием скал Каллан с Давином и Пороховой Гузкой уже разбили палатку. Стоя рядом, они разглядывали ее, столь гордые делом рук своих, будто только что воздвигли дом вышиной в четыре жилья.
— Да, вот так надо работать, — заявил, потирая руки, Давин. — По правде говоря, не мешает чуток отдохнуть от трудов!
И он окинул меня взглядом старшего брата, означавшим: «на что годятся девчонки» или «девчонки годятся лишь на то, чтобы путаться под ногами…».
Я притворилась, будто ничего не заметила, и привязала Кречета к коновязи вместе с тремя другими лошадьми — каурым мерином Каллана, соловым в яблоках конем Пороховой Гузки и моей собственной маленькой красавицей Шелк овой, подаренной мне летом Хеленой Лаклан.
— Вы не видали Нико? — спросила я.
Каллан покачал головой:
— Еще нет. Но он, верно, где-нибудь здесь!
Вообще-то предполагалось, что Нико будет сопровождать нас на ярмарку. Но утром, когда мы приехали за ним, он вовсю ссорился с Местером Маунусом, да так, что брань просто вихрем кружилась над ними.
Мы услышали их издалека.
Голоса из дома разгоняли утреннюю тишь, а Местер Маунус кричал так громко, что каурый, стреноженный у коновязи, чуть не падал, сгибая от ужаса колени.
— Ты все-таки не желаешь ничего понять, мой мальчик! Это — твой проклятый долг!
— Как бы не так! Хватит с меня твоих проповедей! Я хочу…
— Ты желаешь отмахнуться от него, да, я это понял! Тебе бы петь, плясать и шататься с гурьбой хмельных бондов [4]по округе. Хочешь бражничать до одури! Ведь ты этого хочешь, Местер Хмельной-в-Стельку?!
— Не смей меня так называть!
Нико кричал теперь так же громко, как и Местер Маунус.
— Что, правда глаза колет?!
— Разве нельзя мне повеселиться? Без того, чтобы ты тут же подумал: ага, он только и думает, чтобы напиться до чертиков! Ты совсем не доверяешь мне!
— А есть у меня основания для этого?
На несколько секунд настала тишина. Потом появился Нико с белым как мел лицом. А следом за ним сразу же вышел Местер Маунус.
— А теперь успокойся, мой мальчик! Тебе нельзя ехать в таком виде на ярмарку.