Шрифт:
Нет, нельзя его убивать, - твердо сказал мистер Люк.
– Твоей маме это не понравится, - и, подумав, добавил: - Да и я, наверное, расстроюсь.
– Это еще не все, - возразила Энжи с мелодраматичным нажимом, как в рекламе чудо-швабры.
– Далеко не все. Я тебе не рассказала про «начинку» в кексах… - Нет, рассказала.
– И про то, как он выболтал Дженифер Уильямс о том, что я купила ей на день рождения, а она закатила истерику, потому что у нее уже было два таких…
– Он хотел как лучше, - осторожно вставил отец.
– Я почти уверен.
– А потом он наябедничал
– Все равно. Никаких убийств.
Смахнув со лба потные мышино-русые волосы, Энжи зашла с другой стороны:
– А хотя бы чуточку покалечить можно? Честное слово, он это заслужил.
– Не сомневаюсь, - согласился мистер Люк.
– Но тебе двенадцать, а Марвину восемь. Восемь с половиной. Ты больше его, поэтому бить его нечестно. Когда тебе будет… ну, скажем, двадцать, а ему шестнадцать с половиной, тогда ладно, можешь попробовать. Но не раньше.
Фырканье Энжи можно было принять или не принять за согласие. Она уже собралась выйти из комнаты, но отец, протянув правую руку, позвал ее:
– Клянись мизинцем, дружок.
Энжи поглядела на него настороженно, но без заминки зацепила своим мизинцем его, что было ошибкой.
– Слишком уж ты легко согласилась, - нахмурился отец.
– Клянись Баффи.
– Что? Нельзя клясться телесериалом!
– Где это написано?.. Повторяй за мной. Клянусь Баффи, истре-бительницей вампиров…
– Ты правда мне не доверяешь?!
– Клянусь Баффи, истребительницей вампиров, что и пальцем не трону младшего брата…
– Младшего брата-монстра. С тех пор как он повелся с этим… как его там… он стал еще хуже.
– …и перестану звать его Гуталаксом…
– Да брось. Я обзываюсь, только когда он совсем меня достает.
– …пока он не достигнет возраста шестнадцати лет и шести месяцев, по истечении…
– По истечении этого срока я сделаю из него котлету. Идет. Могу и подождать.
Она расплылась в улыбке, потом смущенно отвернулась, старательно прикрывая нижней губой новенькую пластинку. У двери она оглянулась и бросила через плечо:
– Слишком ты умный для отца.
– Я и сам часто так думаю, - ответил уже скрывшийся за книгой мистер Люк.
Остаток вечера Энжи провела у себя в комнате, делая по телефону домашнее задание со своей лучшей подругой Мелиссой Фельдмен. Закончив и сочтя, что теперь достойна награды в виде обезжиренного мороженого, она спустилась на кухню. Путь лежал мимо двери в комнату брата. Заглянув туда (не потому что там ждало что-то интересное, а потому что Марвин вечно болтался у ее собственной двери, с увлечением наблюдая, что она делает), она увидела, как он, лежа на полу, играет с Миледи, их старенькой серой кошкой. Тут не было ничего необычного. Марвин и Миледи дружили с тех пор, как он достаточно подрос, чтобы понять: кошек не едят. Но Энжи застыла как вкопанная из-за того, что играли они в «Монополию» и что Миледи как будто выигрывала.
Завороженная и испуганная одновременно, Энжи прислонилась к косяку. Марвину приходилось бросать кости за обоих; и старую кошку слишком мучил артрит, поэтому ей было трудно управляться с мелкими пластмассовыми денежками «Монополии». Но она ждала очереди и передвигала своего игрока (у нее был серебряный цилиндр) очень тщательно, словно обдумывала возможные варианты. Она
Едва заметив, что сестра наблюдает за игрой, Марвин тут же вскочил и захлопнул дверь у нее перед носом, а Энжи отправилась конфисковывать большую, чем планировалось, порцию мороженого. Когда в контейнере уже показалось дно, ей удалось затолкать увиденное подальше, в тот уголок мозга, который она называла «забывчивость». Как она однажды сказала подруге Мелиссе: «Иногда информации бывает слишком много, но я не дам себя использовать. Никогда не буду знать больше, чем хочу. Только взгляни, каково президенту».
Следующую неделю или около того Марвин старался не попадаться Энжи на глаза, и уже одно это заставило ее слегка насторожиться.
С Марвином не мешало помнить: если его нигде не видно, держи ухо востро. И тем не менее на поверхности все было довольно мирно. Так продолжалось до того вечера, когда Марвин отправился танцевать с пакетами для мусора.
Поскольку наутро должны были вывозить мусор, миссис Люк дала ему два больших зеленых пластиковых мешка, чтобы он отнес их к бакам у подъездной дорожки. Марвин постоянно хныкал из-за обязанностей по дому, поэтому Энжи осталась у открытого окна: удостовериться, что он не бросит пакеты в траву и не сбежит в какую-нибудь свою тайную «берлогу». Миссис Люк вернулась в гостиную, где по телевизору шли новости, но Энжи еще стояла у окна, когда Марвин, украдкой оглянувшись по сторонам, пробормотал несколько слов, которых она не разобрала, а потом что-то сделал левой рукой, так быстро, что она увидела лишь размытое движение. И два зеленых мешка заплясали.
Колени у Энжи подкосились, и она, сама того не заметив, осела на подоконник. Марвин выпустил мешки из рук, и они закачались подле него - назад, вперед, из стороны в сторону, и проделывали это в унисон, к тому же в точности вторя его шагам, словно он «звезда», а они «подтанцовка». К изумлению Энжи, Марвин прищелкивал пальцами и выдавал степ (ей бы и в голову не пришло, что он такое умеет), и пока троица приближалась к мусорным бакам, у мешков отросли зеленые ручки и ножки. Когда же они достигли цели, танцоры Марвина тут же обмякли и снова превратились в мешки с мусором. Марвин перевалил их через край, отряхнул руки и повернулся к дому.
Тут он встретился взглядом с сестрой, но ни один из них не произнес ни слова.
Энжи поманила его к себе. Столкнувшись у двери, они уставились друг на друга.
– В мою комнату, - только и сказала Энжи.
Марвин потащился за ней, глядя куда угодно, только не на сестру. Усевшись на кровати, Энжи смерила его внимательным взглядом: пухленький и перепачканный, с непокорной гривой ржаво-русых волос и повязкой на глазу, призванной усмирить иногда косящий левый глаз.
– Ну, выкладывай, - велела она.
– Что выкладывать?
– В восемь с половиной лет у Марвина был глубокий с хрипотцой голос, вроде глухого кваканья. Мистер Люк упорно повторял, что перед тем как родиться, лягушонок превратился в мальчика.
– Я твой кейс для CD-дисков не ломал.
– Нет, сломал, - сказала Энжи.
– Но я не о том. Поговорим-ка про мешки с мусором. Поговорим про «Монополию».
Ко лжи Марвин относился крайне практично: в критической ситуации всегда говорил правду, пока в голову не приходило что получше. Сейчас он сообщил: