Дара. Анонимный викторианский роман
Шрифт:
Чаще всего мы с Адамом ходили в театр Квинс на Тоттенхем-стрит. Этот театр пользовался самой дурной славой во всем Лондоне, другое его название было «Пыльная дыра». В Квинсе публику развлекали мелодрамами, комическими куплетами, акробатическими и жонглерскими номерами: кроме того, там был кордебалет, состоявший из полуобнаженных девушек, танцевавших и певших похабные песенки.
В пятницу вечером мы пренебрегали всеми прочими развлечениями и отправлялись в таверну «Щербатая луна». И все было бы замечательно, если бы не проклятый карлик, который постоянно подстерегал момент, когда я была увлечена
Когда он бывал поблизости, никогда нельзя было предугадать, что он предпримет в следующую минуту. В такие вечера я была вынуждена сидеть, крепко стиснув колени в судорожном ожидании того, что этот маленький, похотливый уродец вот-вот снова исхитрится забраться ко мне под юбку.
Я никак не могла понять, почему Адам так благодушно воспринимает все его выходки. Ведь каждый раз, когда этот карлик смотрел на меня, я видела жгучую ненависть и грубую похоть, которых не могла скрыть застывшая на его лице улыбка.
Так вот, в тот вечер я сидела, свободно откинувшись на спинку стула и вытянув под столом ноги, и весело смеялась какой-то шутке Адама, как вдруг почувствовала, что в мое влагалище скользнул чей-то палец. Несколько мгновений я просто не могла поверить, что мои ощущения не обманывают меня, и не могла даже пошевелиться от растерянности. Очевидно, карлику каким-то образом удалось незамеченным войти в таверну и забраться под наш стол. Потрясение, которое я испытала, трудно передать словами. Не в силах вымолвить ни слова от негодования я вскочила из-за стола, подбежала к стойке и спряталась за Флорри.
Когда карлик вылез из-под стола, торжествующе помахивая перед собой вытянутым пальцем, Адам и его приятели, поняв причину моего поспешного отступления, разразились громким смехом. А когда он поднес влажный палец к носу и, понюхав его, скорчил противную гримасу, они просто взревели от смеха. Мое положение было донельзя унизительным, и во мне родилась холодная, жестокая ненависть к этому отвратительному созданию, которое так неотступно преследовало меня, что превратилось для меня в постоянный кошмар.
Даже рассудительный, нежный голос утешавшей меня Флорри не помог мне успокоиться. Вечер был испорчен. Загнанная за стойку, я бессильно наблюдала, как карлик, опершись на руку Тома Биггса, взобрался на стол. Глядя на меня с похабной ухмылочкой, он просунул руку себе между ног и принялся снова дразнить меня непристойными жестами.
— Ну а теперь, мелкий ты засранец, спой-ка ты нам песенку! — смеясь, крикнул ему Адам.
Карлик подбоченился и запел густым, как патока, басом, похабную частушку, которая была встречена общим смехом и громкими аплодисментами, ободрившими лилипута, и он запел что-то еще, но мое внимание было привлечено другим зрелищем, так что слов я не расслышала.
Возле входа, перед столиком, сплошь уставленным маленькими стаканчиками с джином, сидела прилично одетая женщина лет сорока. Я и раньше не раз видела ее в «Щербатой луне», но меня заинтриговало
Любопытство пересилило во мне страх. Я вышла из-за стойки и подошла почти к самой двери, чтобы разглядеть все поближе. В покрывальце была завернута тряпичная кукла, одетая в белый кружевной чепчик. На лице куклы были пришиты два ярко-голубых глаза, нарисованных на кусочках мягкой кожи, а чуть ниже виднелись алые кожаные губы, растянутые в улыбке.
Женщина заметила мое приближение и улыбнулась, глядя на меня снизу вверх.
— Хочешь посмотреть на моего ребеночка? — спокойно спросила она.
После недавней стычки с карликом я потеряла спокойствие и ото всех ожидала какого-то подвоха, ловушки, какого-то очередного унижения. Все же я молча кивнула головой, краем глаза продолжая следить за своим врагом, который в этот момент принялся отплясывать на столе джигу.
Она откинула покрывальце, чтобы я могла полюбоваться кружевной сорочкой, в которую была наряжена кукла.
— Это мой первенец.
Ее лицо просияло материнской гордостью.
— Правда, он красивый? — спросила она.
Крепко ухватившись за одну грудь, она вставила коричневый шершавый сосок между красных кукольных губ и тихонько затянула колыбельную.
Я огляделась вокруг, пытаясь понять, не наблюдает ли кто-нибудь за нами, и увидела, как Флорри знаками подзывает меня обратно за стойку.
— Кто это такая? — тревожно спросила я Флорри. — Я встречала ее здесь и раньше, но мне и в голову не приходило, что она тронутая.
— Скоро уж две недели, как это у нее началось. Я так думаю, она сдвинулась из-за смерти матери. Понимаешь, если не считать того недолгого времени, пока она была замужем, Мэгги так всю жизнь и прожила вдвоем с матерью. Ее муж лет двадцать назад полез на крышу чинить черепицу, сорвался и разбился насмерть. А она через три недели после этого родила от него ребеночка, который прожил от силы несколько часов…
— Какой кошмар! — воскликнула я.
— Я так понимаю, — сказала Флорри, покачивая головой, — Мэгги просто не может находиться одна в своем большом и пустом доме, вот она и сделала себе нового ребеночка, чтобы было с кем коротать долгие зимние дни и ночи. Когда она в первый раз на людях расстегнула свою блузку и вытащила наружу грудь, тут, конечно, сразу отыскались охотники позубоскалить, но я этому сразу конец положила. В конце концов, она дурного никому не делает. Так и пусть живет себе, как ей нравится, так я им и сказала.
Думаю, что наступил уже конец февраля, а то и начало марта, когда на площади перед тюрьмой Ньюгэйт повесили мисс Люси Флауэрс. Мы с Адамом тоже отправились посмотреть на казнь. Мы вышли из «Щербатой луны» сразу после полуночи и влились в поток людей, устремившихся на площадь, где была установлена виселица. Когда мы пришли к тюрьме, Адам взял меня за руку и стал локтями прокладывать дорогу сквозь бурлящую толпу, собравшуюся у эшафота. По мере приближения часа, на который была назначена казнь, народу становилось все больше и больше, толпа начинала давить так, что я могла только удивляться, как остались целы мои ребра.