Дарители
Шрифт:
— Делать выводы из горячечного бреда? — скептически осведомился Схимник, не поднимая глаз от газеты. — Это нужно либо самому бредить, либо быть поэтом. Непохоже, что у тебя температура. Ты, значит, лирик, Новиков?
— Ты называл имя.
Он быстро взглянул на него. Слава заметил легкую тревогу и мрачные искры в светло-серой глади глаз и понял, что он на правильном пути.
— И что? Я знаю много имен, — Схимник сложил газету, продолжая внимательно смотреть на него, потом положил ладонь левой руки на тыльную сторону правой, закрыв ею ацтекскую пирамидку. Слава взял пакет, подошел к кровати и сел рядом с ним.
— Знаешь что,
Схимник бросил газету и рассеянно посмотрел в окно, за которым сгущались теплые сиреневые майские сумерки, нахмурился и потер рассекшийся морщинами лоб, будто пытался что-то вспомнить, потом повернулся, взял бутылку и слегка подбросил ее на ладони, и в бутылке снова булькнуло.
— Поговорить?.. — произнес он с кривой усмешкой, и глаза его стали тусклыми. — Ну, что ж, давай поговорим. Может, так оно и лучше…
…Утром они никуда не уехали — проснулись оба с больными головами, долго отпивались пивом, мрачно глядя в телевизор.
— Зря мы взяли тот коньяк, — хрипло бормотал Слава, моргая покрасневшими глазами, — ох, зря! Господи, как же жалеешь по таким утрам, что у тебя есть голова… Ты, кстати, не знаешь, почему у меня рука ободрана?
Схимник мотнул головой, сердито разглядывая собственные сбитые костяшки. Он помнил только то, что когда они пошли за очередной бутылкой, то наткнулись на какую-то подгулявшую, агрессивно настроенную мужскую компанию, а вот что было потом, из памяти выветрилось начисто, и это его очень тревожило. Он выпил еще пива и начал тщательно восстанавливать происшедшее из крошечных обрывков, застрявших в мозгу, а когда постепенно ему это удалось, Схимник успокоился — во всяком случае, он никого не убил, значит, планка еще действует.
В состоянии абсолютного ничегонеделания они провалялись до раннего вечера, а потом, когда уже начали собираться, Слава ненадолго исчез, а вернувшись, молча со стуком положил на стол перед Схимником пистолет.
— Это ведь, кажется, твое?
Схимник взял пистолет и быстро проверил его. Оба остававшихся патрона были на месте. Он поднял голову и ухмыльнулся.
— И все-таки, Слава, дурак ты.
— Сам знаю, — рассеянно отозвался Новиков. — А ты псих. И кому хуже?
— Зависит от обстоятельств.
— Ты сможешь отвезти меня в Крым?
Схимник откинулся на спинку стула и насмешливо взглянул на него.
— Разве ты не можешь ехать один?
— Я не хочу ехать один. Тем более, нам ведь все равно по дороге, разве не так?
— Со мной ехать опасно — я тебе уже говорил. Кроме того, я еще не решил, стоит ли мне туда ехать. В сущности, мне там делать нечего. У меня много дел в другом месте.
Слава с хмурым видом почесал затылок.
— Понимаешь… один я могу не доехать. Я все еще паршиво себя чувствую. Просить мне больше некого, понимаешь?
— Поэтому просишь человека, который тебя чуть не шлепнул? Шикарно, Вячеслав. Твое доверие безгранично… а ведь это были всего лишь слова… мусор.
— Не надо читать мне морали, умник! — огрызнулся Слава. — Ты можешь внятно ответить?
— Ну, поехали…
…Слава отвел
— Я сейчас вернусь, — сказал он, — а потом хочу заехать в пару мест. Отвезешь?
Схимник молча пожал плечами, продолжая разглядывать сидящих за столиками.
— Это, я так понимаю, «да», — пробормотал Слава и, прихрамывая, пошел к перекрестку. Схимник несколько секунд смотрел ему вслед, потом снова перевел взгляд на летний бар. В этот момент одна из молоденьких официанток, отсчитывавшая посетителю сдачу, нечаянно рассыпала мелочь и, ахнув, наклонилась и начала торопливо собирать весело запрыгавшие во все стороны монетки. Сидевший за соседним столиком мужчина пригнулся, с интересом заглядывая под задравшуюся оранжевую юбку официантки, потом прижал ладонь к губам, покачал головой и показал соседу отогнутый вверх большой палец. Тот захохотал. Схимник фыркнул и сунул в рот сигарету. Пассажирская дверца открылась, и он лениво повернул голову.
— Поехали, — сказал Слава и захлопнул дверцу. В руках у него были две ярко-красные розы, мокрые, как после дождя, сразу же заполнившие салон тонким, свежим, влажным ароматом. Слава держал их бережно и смотрел на них как-то виновато, словно срезал цветы в чужом огороде. — Направо и все время прямо, пока… ну ты сам увидишь.
«Импреза» развернулась и, мягко шурша шинами, выскользнула на трассу. Схимник вел машину молча, изредка поглядывая в сторону Славы, который смотрел в окно, выпрямившись на сиденье, строгий и отрешенный. Он не стал спрашивать у Славы, куда они едут, это и так было понятно — и по розам, и по его голосу и виду, и по направлению дороги — Схимнику уже не раз доводилось бывать в этом городе, и он знал его относительно хорошо. Поэтому он не удивился, когда город остался позади, машина проскочила небольшой мост, и почти сразу же по обе стороны дороги потянулись каменная и железная ограды, за которыми раскинулось бескрайнее море молчаливых могильных памятников. Схимник притормозил неподалеку от ворот, и Слава сразу же вылез из машины, не закрыв за собой дверцу. Схимник смотрел, как он шел по центральной аллее, потом свернул и исчез среди надгробий. Минут десять он сидел и слушал радио, глядя на приоткрытые железные ворота, потом выключил мотор, запер машину, прошел мимо цветочниц, большая часть товара которых, вероятно, была совсем недавно собрана все с тех же могильных плит, и быстро пошел вперед, не оглядываясь по сторонам. Увидев Славу, он не стал к нему подходить, а прошел еще четыре ряда и только потом повернул и остановился за его спиной, отделенный от него четырьмя могилами, на одной из которых росла молоденькая верба. Сквозь листву он видел, как Слава сидит на корточках перед небольшой гранитной плитой. Через минуту Слава встал, положил розы на гранит, отчего они стали еще ярче и живее, словно всосали в себя из холодного камня какую-то особую силу.
— Ты можешь подойти, — негромко сказал он, не оборачиваясь. Схимник огляделся, но поблизости людей не было. Тогда он вышел из-за дерева и подошел к Славе, глядя на плиту, на фотографию красивой светловолосой девушки, улыбавшейся немного более цинично, чем, казалось бы, должны улыбаться такие девушки, и смотревшей из-под слегка приподнятых бровей так, словно ей были известны все тайны этого мира. Под фотографией была надпись: «Щербакова Н.А. 1976–2000. Любимой дочке от мамы и папы». Фамилия была ему знакома, и Схимник попытался вспомнить, откуда, а вспомнив, нахмурился.