Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса

Jamique

– Умершие джедаи?
– спросил Палпатин с неприкрытым любопытством. В тоне была и издёвка. Вейдер невольно усмехнулся: учитель…

– Не знаю. Не уверен. Ощущение большой толпы людей…

– Которые держат твоего сына?

– Да. Они его держали. Крепко. А потом… Его отпустило. Когда мы… сделали не то, что нужно…

Живые и умные глаза императора смотрели на него.

– Вейдер, - сказал тот почти ласково, - так почему ты считаешь, что это связано с нами?

– Они хотели нас убить.

–

Нет, мой мальчик, это я понимаю. Я не понимаю, почему они всё ещё представляют для нас опасность. Они отпустили твоего сына. Так почему не пять лет, а полгода?

– Я… - Вейдер судорожно стиснул в кулак свою уцелевшую руку.
– Я испугался.

Промежуток тишины.

– Да, - трезвым тоном сказал Палпатин.
– Это серьёзно.

– Это… - с трудом сказал Вейдер, - запах той силы… Огромной силы… Самой огромной, какую я только знал… В тысячу раз меня сильнее…

– Запах?

– Да, повелитель, - Вейдер сглотнул.
– Из детства. Из юности. Из снов. Судьба.

И новая тишина.

– Да, - произнёс Палпатин на удивление мягко, - судьба - самая непреодолимая сила… Но кто же знал, что она состоит из миллионов враждебных тебе воль?

Вейдер вздрогнул и вскинул голову.

– Учитель?…

– Да-да, - ласково кивнул ему Палпатин.
– Судьбу ошибочно считают за некий фатум, безличный ток жизни. Кто-то отрицает её, кто-то считает себя её творцом, а кто-то полагает, что она как Великая Сила: течёт и будет течь. Но у судьбы, мой мальчик, - его сухая ладонь накрыла плечо Вейдера, - миллиарды живых враждебных глаз. Те, кто не желал в мир нашего прихода. Те, кто делал всё, чтобы нас изменить. А когда изменить не удалось - и, поверь мой мальчик, таких, как мы, изменить невозможно - было положено нас искалечить и убить, убить нашими же собственными руками… Прости, но не затянул бы ты свой бой с Кеноби…

– Да.

– Вот видишь, - он легонько погладил его по плечу.
– Ты всего лишь своими глазами увидел это, Вейдер. В мире накопилось слишком много добра. И в нём слишком яркий свет. А мы умираем. Ситхи умирают. Злые и недобрые. И миллиарды просветлённых день и ночь смотрят на нас, до тех пор, пока их взгляды и их воля не обретают овеществлённую плоть и не поворачивают нашу жизнь так, как им угодно. Этому почти невозможно противостоять. Но, - император с достоинством выпрямился, - я, старый ситх, а ныне тёмной силой своей Император большей части галактики, это умею. Я всю жизнь ломал чужую судьбу. Поверь, мой мальчик. Я много не сумел. Я допустил, чтобы твоя судьба тебя всё же настигла. Но ты не умер. И я тебе обещаю, - взгляд Палпатина стал жёстким, - ты будешь жить долго. Очень долго. И от взглядов миллиардов просветлённых я тебя сумею закрыть. А потом и привить иммунитет. Ты много не знаешь, - с сожалением покачал головой старый ситх.
– Очень многого. Играешь со своей Силой… Вейдер, давай уговоримся. Пора становится взрослым. Империю мы завоевали. А теперь… Теперь стоит разобраться с прочим. Итак, ты хочешь сказать, что “полгода” - это твоё ощущение после погружения туда через связь с сыном?

– Да, учитель.

– Таким образом, никто тебе это не говорил, сам ты это не вычислял, а просто почувствовал неизмеримую тяжесть, которую опознал как то, что испытывал в молодости?

– Неизбежность, - кивнул

Вейдер.

– И полгода - это твой расчёт своей собственной прочности.

– Да, повелитель.

– А моей?

– Но вы связаны со мною!

– А что, разве оттуда тебя твоими джедаями зацепило?… - через секунду Вейдера огрел яростный взгляд: - Говори: зацепило или нет, неуч проклятый?!

– Я не неуч…

– Ты безрассуден и неосторожен, - совершенно успокоившись, сказал Палпатин. Ответ на свой вопрос он получил в тоне ученика.
– И всегда был безрассуден и неосторожен. Слишком горячая голова…

– Это у меня-то?

– Не у меня! Вейдер, - испытывающий взгляд императора вскрыл его до самых печёнок, - ты ведь хотел придти на помощь сыну. Зацепиться за него и помочь. Ещё до того, как понял, что ему ничто не угрожает.

– Я о вас вспомнил.

– О, - хмыкнул Палпатин.
– Я тебя умоляю. Как это трогательно.

Вейдер покачал головой и стал смеяться - который раз за день.

– Повелитель…

– Что?
– поинтересовался Палпатин.

– Послушайте…

– Я слушаю тебя очень внимательно, - с преувеличенной вежливостью откликнулся император.
– Что ты хочешь мне сообщить?

– Я… я вас люблю, - выпалил Вейдер.

– Я сделаю запись твоих слов, - кивнул император.
– И буду давать тебе прослушивать всякий раз, когда помутнение снова обрушится на твой роскошный шлем.

– Император!!!

– Ха-ха, - ответил император.
– На случай, если у Амидалы ещё были дети.

– ???

– Ну, если она родила не двойню, а тройню, - пояснил Палпатин деловито.
– Твои дети в последнее время размножаются, прости, как семейство грызунов-травоядных. Так что я жду всего…

– …когда я всё-таки задохнусь, - прерывистым от судорожных вдохов голосом сказал Тёмный лорд, - это будет ваша вина. Мне нельзя смеяться. Столько смеяться.

– Вдогонку за четыре года, - суховато сказал Палпатин.
– А когда откашляешься, сообщи мне, деловито и подробно, что ты видел… Нет. Лучше покажи мне. А потом мы посмотрим, что нам с этим делать.

Дом-2.

Рядом с огромной газовой туманностью медленно дрейфовал корабль. Космос был тих. В космосе всегда тишина. Полная и окончательная. Те первые, кто прокладывал дорожки в Дальний космос, говорили, что теперь знают, как пахнет смерть. Она пахнет тишиной. И одиночеством. Более тотального одиночества, нежели здесь, не найти.

Корабль был домом для тех, кто жил на нём. По отношению к туманности он был пылинкой. По отношению к галактике его не было. По отношению к Вселенной он никогда не существовал. Как для человека не существует возникшего на микронную долю микромгновения сгустка положительного или отрицательного заряда в крошечном силовом поле, которое люди для простоты решили назвать атомом.

Космос завораживает только тех, кто сидит на планетах. Те, кто выходит в него, его не замечают. Привычка из разряда инстинктов самосохранения.