Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса
Шрифт:
– Кого. Тебя.
– В чём? – он с изумлением обнаружил, что тоже улыбается.
– В чём-то настоящем.
Оби-Ван вздрогнул.
– Или бы перевоспитали, - сказал он. – Как меня.
– Ага, - сказала Рина. – Понятно.
Он отвернулся.
– Я находился на самом верху, - сказал он в стену. – На самом верху, в управленческой верхушке Ордена джедаев… Ты вообще имеешь хоть какое-то представление об Ордене? – повернулся
– Весьма неплохое, надеюсь.
– О его организации?
– Грубо говоря, там была та самая управленческая верхушка и основная масса. К управленцам относился не Совет, точней, не только. Это было определённое количество джедаев, которые как направляли Орден во внешнем мире, так управляли теми, кто в него входил. Группа политиков, психологов, идеологов. Туда же примыкали некоторые научные работники, философы, учителя. Собственно, официальный статус джедая внутри Ордена фактического значения не имел. В условно говоря управленческую группу мог войти любой.
– Кто тебе об этом говорил?
– Как кто? Мастер.
– Вейдер?
Рина кивнула и усмехнулась. Усмешка вышла такой, что он невольно отвёл взгляд.
– Старые раны болят похуже новых, - сказала она без удивления.
– Откуда тебе знать?
– Знаю.
Он снова отвёл взгляд.
– Ты прячешь глаза каждый раз, когда хочешь солгать себе.
Он покачал головой:
– Нет. Каждый раз, когда пытаюсь найти правду. Для себя.
Она подумала:
– Наверно.
Он повернул голову и взглянул на неё. Тоже задумчиво.
– Всё это достаточно сложно, - сказал он. – Сложно, мерзко и невероятно больно. И вряд ли ты меня поймёшь. Ты когда-нибудь входила в стан побеждённых? Нет, я сейчас говорю не о проигранной войне. Не о том, где был Палпатин, пока не сумел захватить власть. Я говорю о внутреннем поражении. Когда сдаёшься, убеждая себя, что сдача – это хитрость, которая поможет собрать силы для дальнейшего боя. Но проходит год, пять лет, десять, двадцать лет – и ничего. Потому что уже не хочешь бороться. И то, что принял якобы насильно, становится частью тебя. Я очень хотел жить, знаешь, - сказал он с застывшей кривой усмешкой. – Я невероятно хотел жить. Что ты знаешь о тех, кого победили. Ты никогда не была среди нас. Ты – и твой мастер.
– Никогда, - эхом отозвалась Рина.
Он вздрогнул снова, но слово окончательно прорвало нанос. Он набрал воздух в лёгкие, чтобы начать говорить – столкнулся с тёмными глазами. Что-то в них было. Что-то, из-за чего он выпустил воздух, так ничего и не сказав.
– Жить, - произнесла Рина. – Ты очень хотел жить. Как?
– Хоть как-то… чёрт.
– Нет, говори.
Он в который раз за бесконечную встречу взглянул ей в глаза.
– Я был очень молод… юн, - он усмехнулся книжному слову, - горяч, честолюбив.
Он вдруг развернулся, замолчав. Раздался смех. Его собственный, каркающий. Яростный, сухой.
– Любая сила должна смириться перед Великой, - быстро сказал он. – Желание бить, желание быть лучшим… вожаком… выбито из меня ещё в четыре года. Но остались явления… остаточные… конечно, я умом был предан… идеалам храма… но почему-то всё время в учебных поединках пытался только победить, дать фору и всё равно победить, а если не удавалось – то взять реванш в тёмных коридорах, но на самом деле я просто хотел стать суперрыцарем, а в Храме нельзя было быть супер, в Храме ты – только рыцарь, подчинённый и послушный, потому что… Мечта о крутой взрослости обычного мальчишки просто переродилась. Но нельзя было мечтать о собственной силе…
Он сглотнул обрывок слов – и развернулся к ней:
– Ты это хотела услышать? Ты потому так со мной говорила?
– Да.
Он вытаращил глаза. А в следующую секунду ему стало невероятно легко. С нею.
– Ты что, никогда не врёшь?
– Вру, - она улыбнулась. – Когда надо – так вру, что все верят.
Он рассмеялся:
– Даже в этом признании ты до отвращения откровенна.
Она кивнула, продолжая улыбаться.
– Ну вот, - сказал Кеноби. – По сути и всё. Сильного и нужного им мальчишку Храм поставил перед выбором: или высылка в сельхозкорпус, что означало конец любого обучения Силе и неполноценное существование на полутюремных условиях до конца жизни среди прочей отбраковки. Или добровольное согласие на слом. Добровольная помощь в уничтожении части себя. Той, которая была опасна. И я испугался, - просто сказал он. – Я выбрал слом. Ради…
Он замолчал. Звенела тишина.
– Что со мной? – сказал Кеноби. – Я… мне так легко.
– Кажется, я отрезала нас от Силы, - усмехнулась Рина. – Мастер мне это сказал – и похоже, он прав.
– От Силы? Но…
– От Великой, - сказала Рина. – Пришлось. В тебя через канал с ней вливалось слишком большая энергия. Которая толкала тебя на то, чтобы меня прикончить. А, как я тебе уже говорила, моя сущность очень не любит, когда её убивают.
– Но… - сбитый с толку, он прислушался. Попытался ощутить, почувствовать…
– Но я не оглох, - сказал он с нарастающим удивлением (смешанным с недоверием). – Хотя чувствую себя как-то странно.
– Куай-Гон был сильно харизматической личностью? – спросила Рина вдруг.
– Он был… - Оби-Ван запнулся. Не было слов, чтобы объяснить, что за аура всегда была вокруг его учителя. Тёплый золотистый покров… внезапно, в секунду ужаса, покров был разодран в клочья, и оттуда, неприкрытый ничем, в него упёрся холодный, рассудочный взгляд. Тот особый холод, который на самом деле есть загнанная вглубь…