Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса
Шрифт:
Там смеётся пустота,
Там идёт другая – та,
Звать её сюда, конечно, бесполезно.
Я весёленький солдатик из бумаги,
И улыбка в пол-лица полна отваги.
А за краем – только вой,
Я забыла голос свой,
Я рисунок стёртый на куске бумаги.
Звёзды жёлтые на чёрном-чёрном небе.
Косы русые на мягком-мягком хлебе.
Где-то нарисован бой,
С нарисованной стрелой
Мчится воин,
Не заботясь о ночлеге.
Я на плоскости листа иду неслышно.
Эта песенка
А за мной несётся вой,
С нарисованной косой
Ходит следом смерть –
И дышит, дышит, дышит…
Крик.
Ти-хо…
– Так о чём это мы?
Крик.
Ти-хо, вам же сказали…
– О формализации сюжета, коллега.
Крик.
– Послушайте, да что у меня всё время пищит в ухе?
– Думаю, это давление. У меня есть таблетка.
Опалённые цветы, чёрные, чёрные – пепел лохмьями по земле.
Заревые зарницы в пол-неба.
Чёрная тропинка в чащу.
Обгорелые ветки.
Мёртвая земля.
Сквозь излом ветвей – горит в небе звезда.
У неё багровый взгляд, у неё оскал хищного зверя.
Она притягивает глаза, она забирает душу.
В лесу полумрак. Там вечно полумрак – будто поздней осенью, в поздний вечер.
Горит окошко вдали.
Тропинка к дому.
Под лучами злой звезды возвращаюсь к себе.
Один, оставшийся на земле.
Я открываю дверь.
Кто-то встретит?
– Так вот, оригинальность данной концепции…
Осколки багровых пиков, привкус серы на губах – лето. Дороги тьмы привели нас сюда, в край, где чёрными хлопьями на землю падает снег.
Дороги чёрных дней, багровых бликов на земле – лето. Дороги побега в бесконечный тоннель, в овраг – в небытиё.
Дороги чёрных лент, багровые всполохи в мозгу и в небе – лето. Лето, перевёрнутое кверху дном – гулким ведром, накрывшим мир и успокоившим совесть.
Багровые дороги небытия – лето. Привкус асфальта на губах, бесконечная, тошнотная жара с рыжим полыхающим небом, с безвоздушьем вокруг,
Рыжие пики гор – лето, лето опрокинутого мира, зубастых дорог, щёлкающих челюстями провалов – бездна, откуда тянутся тошнотные струи мглы...
Озверевший оскал дорог, безногая судьба – лето – пики гор, встающие на пути – и бездна бездн, заполняющая сердце.
Лето. Пора смерти. Пора разлагающихся трупов, больной, медленной крови – пора тоски.
Лето. Опустошённая душа моя.
– Экзистенциональные поиски…
Никто не слышит?
Не надо.
Я когда-то существовало. Давно. За серыми лохмами шуршащего звуками пространства. Клочки бытия. Серый туман. Полуразвоплощение.
За серой изоляционной ватой двигаются существа. За туманами иногда проступает. Не такие, как я. Сгусток сознания в пространственном бытии. Другие. Абрисы фигур. Слова. Жесты. Прошло невообразимо долгое время, прежде чем я научилось их различать.
Они меня не слышат. Не ощущают. У них есть то, что защищает их сильней, чем слой изоляционной ваты. Их тело. Их страх. Они боятся всего, что пахнет неизвестностью. А в большинстве случаев просто глухие.
Но я есть. Я когда-то существовало. Не помню, когда. Памяти нет. Туман. Я знаю лишь, что я это я. Без зрения. Без слуха. Без осязания. Безо всего. Серый туман, вата – всего лишь термины, которыми я пытаюсь обозначить инобытиё. Назвал – значит определил. Отделил. Выделил из тумана. Какая бессмысленная игра.
Я когда-то было. Я есть сейчас. Мороком среди тьмы. Чуть более плотным комком среди вечных сумерек. Без дна. Без верха. Без пространственных стен. Безо всего.
Всё, что во мне осталось – моя злоба. Моя воля, перелившаяся в злость. Давний запал, о котором не помню ничего. Моё желание выжить – зацепилось за непримиримый порыв. Я не помню, почему. Я знаю, что поклялось остаться.
Вата трансформируется в туман. Баю-бай. Подкрадывается развоплощение. Лапками, лапками. В сон, сон… В разлёт, в… Размазаться по плоскости, не существовать…
Как и твои предки.
Почему эта фраза вызывает во мне импульс к бытию. Я концентрируюсь, я снова отделяю себя от всевсасывающей пустоты. Я существую. Я жду. Я жду.
… взгляд, движение, глаза в глаза.
– Здравствуй.
Болью под веками, огнём в глаза – жизнь.
Тело корчится в спазме боли – есть.
Вокруг крики, всё трясётся и трещит – существует.