Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса
Шрифт:
— Ты это скажешь Мотме?
— Скажу, — он невесело улыбнулся. — Будет ли она меня слушать? Эта дама слушает только себя.
— Может, она додумалась до того же.
— Что же, — ответил он. — В этом наш шанс. Пойду к себе, пожалуй.
— Приводить отчёт?
— В крестики-нолики играть.
На шутку промолчали. Он кивнул и вышел. К себе.
Его каюта была обычной. Чуть побольше, чем у других. Только и всего. Современный дизайн обстановки. Строгий минимализм. Хорошая машина. Компакт-диски.
Джедаи.
Он повесил к себе на стену этот вид Корусканта, страницу старого голографического календаря, никому ничего не объясняя. Роскошный вид в дневных солнечных лучах. Залитая солнцем планета. Храм. Торчащий всеми своими башнями к небу. Какой там был год Республики?
Он остановился у двери, затем пересёк комнату. Оказался рядом с голографией, выполненной на дорогой гладкой пластине.
Храм. Чтобы помнить. Вспоминать. Потому что голография удивительно сильно передавала дух времени. Тот Корускант. Тот Храм. Ту ослепительную разлитую в воздухе тяжесть, равную смерти.
Корускант. Храм. Джедаи.
Он был взят в Храм в возрасте двух месяцев. Так говорилось в документах. Он этого не помнил, естественно. Он едва помнил и то, что было в Храме. Слишком был мал.
Да, осталось смутное ощущение коридоров, огромных залов и некоей комнаты, в которой содержалось ещё голов десять таких, как он, недоростков. Из яслей их переводили в младшую группу в возрасте от полутора до двух лет. Согласовываясь с уровнем развития и просто с практической необходимостью. Чтобы группа набиралась сразу.
Он помнит какой-то обрубок у себя в руках. Обрубок зелёного света. Который его учат держать, включать-выключать и размахивать им так, чтобы не задеть другого. Ощущение ожога на пальце и на ноге. Не сильных, но они щипались.
А потом обрушился свод.
Он много читал о зачистке Храма. Объяснения, версии, проклятия — и сухое пошаговое описание процесса. Тогда он всего этого не знал. Не мог знать. И понимать не мог. Он просто проснулся от того, что на него обрушился свод.
Эрикэн машинально коснулся изображения рукою. Он был сильный. Дело в том, что он был весьма чувствителен к Силе. И вообще одарён. Два года от роду, но ощущение кровавого шторма, который бьёт тебя прямо в мозги, было воспринято им напрямую. С одной стороны — сильный. С другой пока что слишком маленький, чтобы закрыться. Да, то был шторм…
Он отвернулся от изображения и подошёл к машине. Набрал код Мон Мотмы. Если б та была вне доступа, машина сообщила об этом. Но на экране почти тотчас появилось бледное, но энергичное лицо с сухо блестящими глазами.
— Тер?
— Госпожа Мон, мне придти к вам или…
— Говори по связи, — кивнула Мотма. — Полная защита.
Полная защита, иронически отметил Эрикэн. Как же. Только придурок не поймёт, что госпожа Мон всегда, когда это было только можно, до минимума сокращала непосредственные контакты
Сейчас это было ему безразлично.
— Госпожа Мон, — сказал он неторопливо, — состояние пленников стабильно. Систему защиты обеспечивают энергетическое поле и семеро в смене, — слово «джедаев» не было произнесено, поскольку контекст был понятен обоим. И Эрикэн никогда до конца не доверял связи.
— Замечательно, — кивнула Мотма.
— Я хочу у вас узнать, — продолжил Эрикэн, — каковы ваши планы относительно пленников, — слово «ситхи» не было произнесено по той же причине. — От этого зависит распланировка смен и вообще способ контроля.
— Мои планы…
— Это ваше дело, я понимаю, — ответил Эрикэн сухо. — Но в мою компетенцию входит поддерживание их в живом, безопасном и функциональном состоянии. Я могу накачать их наркотиками под завязку. Но тогда они будут непригодны для допроса в течение долгого времени. И если вам окажется нужным…
— Мне нужно, — холодно сказала Мотма, — чтобы они были безопасны и вменяемы. Сколь угодно долго. У тебя есть джедаи. Вот пусть они и поработают. Между прочим, до этих пор я вас не сильно нагружала.
А она сильно нервничает, машинально отметил Эрикэн.
— Хорошо, — ответил он флегматично. — Тогда я распределю своих подчинённых посменно. Для допроса вы пришлёте своих?
— Это тебя не касается, — отрезала Мотма. Затем сочла, что допустила ошибку. — Чем меньше ты будешь знать о конкретике процесса, тем лучше. Безопасней, — добавила она примирительно.
— Хорошо, — столь же флегматично ответил Эрикэн. — Тогда я распределю смены, и мы будем работать по заданному режиму. Пока пленники вам не понадобятся.
— Да. Именно так, — кивнула Мотма.
— И последний вопрос, — сказал он, видя, что та хочет прервать связь. — Насколько понимаю, при выходе к планете мы останемся с нашими подопечными на орбите в корабле?
— Конечно, — подтвердила Мотма. — В целях безопасности.
Он кивнул.
Она прервала связь.
Эрикэн некоторое время смотрел на машину. Выключать её не было смысла. Надо работать.
Затем его взгляд вновь скользнул на стену. На изображение Храма. Он долго на него смотрел. Гораздо дольше, чем это заслуживала красота вида.
В его два года на него обрушился свод.
Он это помнит. Его память отточена годами тренировок, как послушный инструмент. К тому же ему не дали забыть. А потом всячески помогали поддерживать это состояние. Картинка, запечатленная на сетчатке глаз двухлетнего ребёнка. Специальная техника вспоминания. Достать из темной глубины. Зафиксировать. Впечатать. Ощущать. Помнить.
Он и в самом деле плохо сознавал всё, что было до этого. Размытое пятно жизни. Пятна лиц. И вдруг в одно мгновение всё переменилось.