Дарующие Смерть, Коварство и Любовь
Шрифт:
Имола, 30 октября 1502 года
НИККОЛО
В легких сумерках я вышел на главную улицу. Ее заполняли совершающие променад семьи, конные гвардейцы, копающиеся в мусоре собаки; богатые кареты медленно проталкивались через толпу, кучера покрикивали на людей, требуя очистить дорогу. Мимо меня прошли две хихикающие девицы. Одна из них вполне миловидна, хотя скорее благодаря юности, поэтому я обернулся с намерением проверить, хороша ли ее фигура сзади, и увидел, что она тоже не сводила с меня глаз. Девица залилась краской, а ее подруга — смехом. Вот видишь, Никколо? Ты еще не безнадежен.
Да, моя гордость еще ранена отказом. Но, возможно, сегодня ей представится случай исцелиться? Записку от «Стефании» доставили нынче утром, хотя я еще не уверен, как мне следует поступить. Неделю назад я полагал, что мы больше никогда не увидимся, а теперь она приглашала меня на ужин с Леонардо да Винчи. Это очень странно. Хотя мне и вправду нужно встретиться с ним, что пока не удалось обычным путем… К тому же я смогу вновь увидеть ее.
Не скажу, чтобы мне этого ужасно хотелось. Но я пойду, раз уж должен. Сделаю вид, что не испытываю к ней никаких чувств и что мое признание было всего лишь пьяной шуткой. Я уже не питал ни малейшей надежды, что она тайно влюблена в меня. Я осознавал всю нелепость того нашего вечернего свидания, представляя ее в постели с герцогом. То есть мог ли я вообще соперничать с ним? Ходили слухи, что он соблазнил даже Катерину Сфорца, прежде чем заключить ее в тюрьму. Господи Иисусе, как же я ему завидовал! Но взглянем на вещи реально — ведь он скорее бог, нежели человек. И это не говоря уж о его несметных богатствах и могуществе.
В сущности, как раз прошлой ночью меня осенило, что я просто неправильно оценил всю эту ситуацию. Надо быть более объективным и беспристрастным. Если удалить мои личные чувства из этого соотношения, то легко понять, что любовь, по существу, то же самое, что война или политика, своего рода столкновение сил; некий постоянный процесс союзов и уступок, завоеваний и капитуляций. И, как и в политике, всегда следует оставаться прагматичным и реалистичным. К примеру, встреченная мной на улице девушка представляла вероятную среднесрочную цель. Шлюха, посещенная мной на днях, была простым краткосрочным удовольствием. Моя женитьба на Мариетте являлась сложной долгосрочной сделкой. А «Стефания»? Совершенно провальная затея; она представлялась мне как стремление Флоренции завоевать Англию.
Войдя по подъемному мосту в замок и направляясь к входу во дворец, я мысленно спросил себя, каково же мое внутреннее ощущение.
— Спокойное, — ответил мой внутренний голос. — Равнодушное, беспристрастное, объективное.
Лжец, мысленно ответил я ему.
Но внутренний собеседник пожал плечами и продолжил путь.
ДОРОТЕЯ
Никколо вошел с улыбкой, легко поцеловал меня в обе щеки и, небрежно выглянув в окно, извинился за свое поведение в нашу предыдущую встречу.
— Я поступил на редкость негалантно… напился и начал изображать влюбленного, просто чтобы затащить вас в постель.
Он с надеждой взглянул на меня, словно проверяя, довольна ли я такой версией событий.
— Не беспокойтесь, Никколо, — с улыбкой заметила я. — Все мы, перебрав вина, говорим не то, что надо. Давайте просто забудем тот разговор, согласны? По-моему,
Он скептически глянул на меня:
— Неужели?
— Естественно. Как раз прошлой ночью герцог говорил мне… — Никколо вспыхнул, но я продолжила, словно ничего не заметила, — как обрадовался тому, что Синьория прислала именно вас.
— Пару дней назад я отправил письмо в Синьорию с просьбой отозвать меня, — угрюмо проворчал он. — Дела герцога пойдут более успешно, если вместо меня пришлют более солидного посла.
— Возможно, — согласилась я. — Но его светлость вряд ли порадуют такие разговоры. И сам герцог полагает, что с вашим влиянием на гонфалоньера и с вашей… способностью убеждать…вы вполне сумеете добиться от Синьории предоставления вам полномочий для самостоятельного заключения соглашения.
Желая скрыть свое удовольствие от такой похвалы, Никколо сменил тему разговора:
— Народ Флоренции обеспокоен соглашением, подписанным герцогом с Орсини. Вам, моя госпожа, известно что-либо о нем?
В его тоне прозвучала легкая снисходительность; скорее всего, он ожидал отрицательного ответа.
— Да, я сама читала этот договор, — сообщила я.
— Неужели? — Его глаза вспыхнули, как свечи в темной комнате.
Как резко менялось его лицо, когда он чуял запах важных новостей! Вся печальная жалость к себе, омрачавшая его лицо в этот вечер, мгновенно исчезла, вновь уступив место острому, как бритва, пытливому уму:
— И каковы же его условия?
Заучив точную фразу, которую мне сообщил Чезаре, я небрежно ответила, что «условия столь бессодержательны, что над ними посмеялся бы даже ребенок».
— Что, интересно, вы имеете в виду? Что герцог не намерен придерживаться этого соглашения?
— Неужели вы действительно верите, что такой хитрец, как герцог, мог заключить мир с предавшими его людьми? Имеет ли хоть какой-то шанс тот, кто желал убить его?
— Нет, в такое невозможно поверить, — пылко ответил он. — Так вы говорите, что весь этот мирный договор — просто ловушка? Раз так, то я заверю Синьорию, что нам нечего бояться союза герцога с его врагами. Ведь если они опять объединятся, то Флоренция будет самой очевидной мишенью для их объединенных войск.
Я подалась ближе к нему, не опасаясь теперь быть неправильно понятой. Сейчас на уме у него одна цель, и она не связана с моими прелестями.
— Никколо, я вам ничего не говорила, но вашему городу точно нечего опасаться этого союза. Не в интересах его светлости заводить дружбу с врагами; более того, он заинтересован в том, чтобы они исчезли с лица земли. — Он кивнул, и я заключила: — Вы можете записать это при желании.
— Не думаю, моя госпожа, что в этом есть необходимость. Такая фраза отлично запоминается.
По его лицу проскользнула странная ухмылка. Никколо вновь стал самим собой.
— Но довольно политики, — заявила я, — по крайней мере, на сегодняшний вечер. Через несколько минут вы познакомитесь с вашим глубокоуважаемым земляком.
— Я слышал, разумеется, о вашем приятеле Леонардо, — с поклоном сообщил он, — хотя, должен признаться, я не великий знаток искусства.
— Леонардо не только художник… как вы вскоре поймете.
— А скажите-ка мне, почему…