Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

Блэк Сэмюэл

Я отправилась к себе в комнату, чтобы приготовиться к его визиту. Поскольку горничных и слуг я уже отпустила на всю ночь, то умащиваться и одеваться мне пришлось самой; потом, разведя огонь в камине, я подошла к окну, чтобы полюбоваться горьковато-сладостной красотой осенних небес, темневших над замковыми стенами. Печальными выглядели сейчас садовые деревья, почти совсем лишившиеся листвы, но их вид вызвал у меня улыбку. Прежде я считала осень грустной порой, началом конца. Отныне она навеки останется для меня порой первой любви, началом настоящей жизни.

Я едва узнавала себя в последние

дни. Или вернее, едва узнавала в себе ту женщину, какой была прежде. Задумавшись о том, что моя прежняя ипостась чувствовала и видела в этом мире, я поняла, что воспринимала его словно сквозь густой туман или облачный дым, который окутывал все смертной серостью. И только сейчас я ожила; только сейчас прояснилось мое видение. О, меня полностью поглотила жажда жизни! На днях Леонардо загадал мне одну из своих загадок. Попробуйте отгадать: «Родится от малого начала тот, что скоро делается большим; он не будет считаться ни с одним творением, мало того, он силой своей будет превращать свое существо в другое». Я предположила, что он говорил о процессе зарождения чувства любви. Леонардо ответил, что правильная разгадка — огонь, но мой ответ показался ему более красивым. Говоря это, он отвел глаза… может, хотел спрятать свои чувства? Не знаю, но в душе моей затеплилась надежда, что его чувства ко мне могут быть схожи с моими.

За время ожидания тени в моей комнате медленно удлинялись. Наконец маэстро пришел и опять начал делать наброски на бумаге, а я тем временем радостно и бездумно щебетала, точно птица, поющая приветственный гимн рассвету. Эти короткие часы мы, как обычно, проводили в приятном общении, и я убеждала себя, что оно никогда не закончится. Но вот, накинув свой плащ и направившись к двери, Леонардо сообщил, что для завершения портрета мне больше не придется позировать.

— Что вы имеете в виду? — спросила я.

— Как я уже говорил вам, моя госпожа, теперь я подготовил все необходимые эскизы. А все цвета отложились в моей памяти, и…

— Так я не смогу больше видеть вас?

Я не могла поверить в такую несправедливость. Как раз когда я наконец выполнила мой гнусный долг, убедив Никколо исполнить желание герцога; как раз, когда угрожающая хватка герцога на моем горле ослабла и я смогла вновь вздохнуть свободно… тогда же вдруг случился этот кошмар — меня лишили единственной радостимоей жизни! Это невыносимо.

Лицо Леонардо озабоченно нахмурилось, а я внезапно совершенно лишилась самообладания. Слезы подступили к глазам, и я начала безудержно рыдать. Леонардо мягко подвел меня к кушетке — той самой, где я так жестоко и расчетливо флиртовала с Никколо, — и нежно успокаивал меня, пока я орошала слезами его меховой плащ.

От этого плаща пахло мускусом Чезаре, и именно это в итоге успокоило мои рыдания. Мне тут же представился подслушивающий под дверью шпион, мое дыхание участилось, стало менее глубоким. Леонардо явно испытывал напряжение, но его взгляд наполнился терпеливым участием:

— Что случилось, моя госпожа? Прошу вас, расскажите мне. Однажды вы выслушали тягостные излияния моей измученной души. И, по меньшей мере, я обязан оказать вам такую же услугу.

Я заглянула в его спокойные серые глаза,

исполненные мудрости и силы.

— Я расскажу вам, Леонардо, — решившись, прошептала я. — Но не здесь. Мои стены имеют уши. Может, мы пойдем прогуляться или…

— Пойдем в мою спальню, — тихо произнес он. — Ее дверь выходит не в коридор, а в нашу гостиную, и я могу попросить Томмазо сыграть нам что-нибудь погромче, тогда нашего разговора никто не услышит.

Кивнув, я пошла вслед за ним по коридору. Его диковатого вида помощник Томмазо с любопытством поглядывал на меня, слушая то, что Леонардо шептал ему на ухо. Но когда объяснения закончились, он кивнул и взял лютню. Подстроив инструмент, Томмазо начал играть и петь, а мы удалились в маленькую спальню. Леонардо запер за нами дверь.

— К сожалению, здесь не слишком просторно, — заметил он, садясь на единственный стул и предложив мне занять место на кровати. Но, чувствуя, что глаза мои вновь набухли слезами, я взяла его за руку и усадила рядом с собой. Моя голова склонилась ему на грудь, я крепко обняла его и почувствовала, как его рука начала поглаживать мои волосы.

— Стефания… — выдохнул он.

— Меня зовут не Стефания. И это первое, что я должна сообщить вам…

С подступившим к горлу комком, срывающимся голосом я поведала ему короткую и постыдную историю моей жизни: о проведенных в Мантуе годах, где я играла роль служанки Венеры; о моем обручении с неизвестным мне человеком; моем похищении испанскими солдатами, и о том, как мне пришлось стать шлюхой и шпионкой человека, который до вчерашнего дня думал лишить меня жизни.

ЛЕОНАРДО

Я пожалел ее, разумеется. Она миловидная девушка… и я не забыл ее доброты ко мне. Но ситуация тем не менее сложилась неловкая, поскольку из-за двери до меня доносился голос Салаи, прервавший унылое музицирование Томмазо. Я не мог разобрать их разговор дословно, но легко мог представить его:

С. «Где наш мастер?»

Т. «В своей спальне».

С. «О, тогда я, пожалуй, загляну к нему».

Т. «Ты не сможешь. Дверь заперта».

С. «Почему? Нужели он завалился спать?»

Т. «Нет. У него там… женщина».

С. (со смехом): «Женщина! У мастера?»

Но не только их мнение беспокоило меня. Мне также приходилось считаться с герцогом. Он опасен и непредсказуем. Что взбредет ему в голову, когда ему сообщат, что я привел его любовницу-шпионку в свою спальню? Что может разозлить его больше — наш тайный разговор или мысль о том, что она отдалась мне?

Страх и желание…

Близость с женщинами бывала в моей жизни настолько редко, что я даже не уверен, являлась ли моя реакция просто физическим рефлексом — подобно тому, как дергалось колено после удара по нему молоточком, — или же она означала нечто большее. Ведь отклик живого организма на внешнее воздействие порой не зависит от нашей воли; так бесконтрольно охватывает дрожь больного человека или продолжает жить и двигаться отрезанный хвост ящерицы. И если эта припавшая ко мне дама случайно сейчас положит руку на мои чресла, то также ощутит нечто, способное навести ее на совершенно неверную мысль.