Дарвин и Гексли

Уильям Ирвин

В «Святом Павле и протестантстве» Арнольда, изданном в 1870 году, Гексли нашел идеи, совершенно созвучные его собственным, а также выпады против пуританства. Он написал Арнольду, что немало почерпнул из его сочинения: «Одно из самых лучших мест — в конце, где Вы говорите о том, что наука постепенно подорвет материальные предпосылки общепринятой религии». Впоследствии он сам воспользовался этой мыслью как оружием в борьбе с ортодоксальным христианством. Остальная часть письма посвящена узколобости пуритан. «Я рад, что Вам понравилась моя статья о Декарте, — заключает Гексли. — Моя роль в отношении моих собратьев по науке отчасти похожа на Вашу в отношении пуритан, а святой Павел для нас — природа».

Дружба с этим человеком, как и со многими другими, лишнее свидетельство того, как велики были обаяние и притягательная сила личности Гексли. Несомненно, Арнольд тоже пытался покорить его своими чарами, но, как видно, ощутил властное превосходство знаний и влияния своего друга. Он с готовностью соглашается и благодарен, когда соглашаются с ним. «Мне было удивительно приятно, когда оказалось, что Вы вполне признаете всю пленительность и благость И. X. <Иисуса Христа>, —

писал он. — Пороки христианства вызваны громадной его популярностью, тем, что к нему оказываются причастны достойные и недостойные, хорошие и дурные». Он отмечает также, что, «говоря о необходимости познать лучшее, что успели узнать и сказать в этом мире, я имел в виду не только успехи словесности, но и достижения науки». Естественно, он обращается к Гексли за советами и фактическими сведениями. Как ему выручить побольше денег за свои книги? Все ли правильно с точки зрения биологии в том отрывке, где говорится о доводах Батлера в пользу будущего государства? Последнее письмо Арнольда кончается словами: «Всегда Ваш, невзирая на старость, бедность, упадок духа и одиночество».

Конец этой дружбы ознаменовался вежливым, но серьезным разногласием. 1 октября 1881 года на открытии Научного колледжа, основанного сэром Джозайей Мейсоном в Бирмингеме, Гексли произнес речь «О науке и культуре». Мейсон был человек практический и деловой. Никаких распоряжений о «чисто литературном обучении и образовании» он не сделал. Гексли усмотрел в этом обстоятельстве случай подвести итог всей своей кампании за научное образование; одним кратким, но исчерпывающим выступлением он решил поразить двух своих первейших врагов: с одной стороны, деловых людей, которые признают наилучшим оснащением для участия в современном производстве доморощенную премудрость практического опыта, и с другой — «верховных жрецов культуры», которые признают наилучшей подготовкой к участию в современной жизни знакомство с древнегреческими и латинскими классиками. Колледж, храм науки, основанный деловым человеком, — разве это само по себе не лучшее возражение деловым людям? Тем более что изучать прикладную науку в отрыве от чистой науки невозможно. Чтобы применять научную мысль к практическим делам, надо сначала уметь научно мыслить.

Впрочем, сражение против доморощенной премудрости наука фактически уже выиграла. Гексли обратил эту победу в грозное предупреждение поборникам классического образования, дерзко одобрив решение Мейсона исключить из учебной программы литературу. Пусть чисто научное образование не столь широко, как то, которое включает в себя литературу. Оно, во всяком случае, столь же широко, как то, которое ничего в себя не включает, кроме литературы, и несравненно шире, чем образование, которое ничего в себя не включает, кроме древней литературы на мертвых языках. Самая лучшая подготовка к участию в жизни — изучение природы на научной основе; самая лучшая подготовка к выполнению гражданских обязанностей — изучение общества на научной основе.

По тону «Наука и культура» — сочинение умеренное, по направленности — самое крайнее. Смысл его сводится к тому, что человеку полезнее знать свою среду, чем самого себя; что обобщенный, бесстрастный язык науки поведает ему об этике и человеческой природе гораздо лучше, нежели конкретный, взволнованный язык литературы; что наука уже сейчас дает больше гуманитарных знаний, чем сами гуманитарные дисциплины; что для западного общества классическая литература ни особой ясностью мысли, ни стратегически решающим положением не отличается.

Ответ Арнольда был достаточно красноречив. Выступив перед американской аудиторией в 1883 году на тему «Литература и наука», он отметил, что ученые имеют склонность не принимать в расчет человеческую природу. Они не соотносят знания с нашим чувством меры, чувством прекрасного. Они, по правде сказать, едва ли даже ощущают в этом надобность. Дарвину было довольно своей биологии и своих семейных привязанностей, а Фарадей пробавлялся сектантским благочестием. И все же не формулами едиными жив человек. Арнольд пошел дальше: он утверждал, будто волосатое четвероногое, которое, по теории Дарвина, со временем превратилось в человека, помимо «хвоста и ушей торчком», было еще наделено изначальной, непреходящей потребностью в греческом языке. В наши дни даже самые ревностные поборники классического образования едва ли отважатся так твердо на этом настаивать. Возможно, мудрость была на стороне Арнольда — будущее было за Гексли [237] .

237

Очень может быть, что замечания Арнольда были высказаны кем-то еще до него, во всяком случае, Гексли в своем выступлении «О науке и искусстве в связи с образованием» (1882) горячо и чуть ли не слезно уверял, что он определенно и несомненно человек и ничто человеческое ему не чуждо и что любое, интересное яркое творение в искусстве или любой области знаний непременно привлечет его внимание уже тем, что оно ярко и интересно. При всем том в его критических высказываниях о жизни слишком много критики и маловато жизни, а система образования для него все-таки не что иное, как система производства ученых и «четких, бесстрастных логических машин».

Гексли прекрасно отдавал себе отчет в том, что, если Англия собирается тягаться с такими странами, как Германия и Соединенные Штаты, ей нужна не только армия отлично подготовленных ученых, но и несметное войско технических специалистов. В 1877 году выступлением в «Институте и клубе для рабочих» он начал кампанию за техническое образование [238] .

Речь «О техническом образовании» являет собой еще одно откровение тонкого политика. В ней сказано мало, но это немногое сказано с большим искусством и хитрым расчетом. Целью Гексли было, естественно, убедить рабочих, что им необходима какая-то научная подготовка. Он начинает с того, что все они, в сущности, ученые, а все ученые, в том числе и он сам, в сущности, ремесленники и кустари. И потому вынуждены

терпеть высокомерное презрение знатоков изящной словесности и кабинетных мыслителей — тут он без зазрения совести нещадно ломает кости философии колесом практической пользы, чтобы такой ценой приобрести для науки малую толику демократических симпатий: «низменные потрошители обезьян и тараканов <вряд ли> могут надеяться войти в заоблачное царство чистой мысли». Он, как ни удивительно, умудряется к тому же завербовать английскую подозрительность по отношению к разуму на службу этому самому разуму. Большинству учащихся не следует позволять заниматься сверх меры, но есть среди них считанные единицы, для которых, сколько ни занимайся, все мало. Грубо говоря, на миллион человек приходится один гений, причем это может быть с равным успехом выходец и из рабочей среды, и из высших сословий. Такой человек для нации бесценен. Система образования должна быть построена по принципу политики духовного «laissez faire», дабы ничто не мешало гению проложить себе путь вперед. Само собой разумеется, что каждый паренек из рабочей семьи таскает в школьном ранце свой пробный камень.

238

Рабочие клубы, основанные в противовес пивнушкам и в поощрение самообразования и роста культуры, существовали с середины столетия.

Ну кто мог устоять перед такими речами? Движение за техническое образование неизбежно должно было разворачиваться вокруг Гексли. Он был вдохновителем и зачинщиком в правительственном ведомстве по науке и искусствам, которое уже проводило техническое обучение. Теперь он получил от богатой компании суконщиков предложение составить план дальнейших действий. Вскоре под его руководством был основан Институт Сити и Гильдий, который тратил двадцать пять тысяч фунтов в год, чтобы обеспечить людям надлежащее знакомство с основами наук, близких к тому или иному ремеслу. Как президент Королевского общества, Гексли с 1883 по 1885 год был членом Комитета гильдий и на этом посту снова оказывал мудрое и широкое влияние на созданный его руками институт.

Столь многочисленные и неисчерпаемые проявления политических способностей побудили еще одного человека — на сей раз члена парламента Джорджа Хауэлла — послать Гексли письмо с увещеваниями посвятить себя государственной деятельности. И опять Гексли ответил, что сможет добиться большего, оставаясь в стороне от политики, что его истинное стремление — содействовать науке и помогать людям помогать самим себе.

Последующие работы Гексли о вопросах образования почти целиком посвящены профессиональной и технической его стороне. Выступление «О связи биологических наук с медициной» (1881 год) представляет собой сжатый очерк истории медицинской мысли, в котором прослеживается, как над анимизмом, слепым продуктом метода проб и ошибок, постепенно восторжествовал своеобразный механизм. В его «Государстве и медицинской профессии» (1884 год) предлагаются нововведения, ряженные в старое платье, иными словами, в рамках уже действующих учебных заведений, построенных на старой основе, предлагается осуществить кое-какие новые, радикальные практические меры. Здесь, же между строк читается нежелание Гексли вверить образование государству в то время, как его может осуществлять независимая частная организация. Последнее его высказывание по этому поводу — речь о техническом образовании, с которой он выступил в 1887 году, — касается тех суровых обстоятельств, под нажимом которых совершается переворот в обучении. Тем, что Англия производит на собственной земле, ей не прокормиться. Следовательно, ей остается либо производить как можно более эффективно и продавать дешево, либо погибнуть. У нее нет иной надежды, кроме превосходства в технических и научных знаниях, и по мере того, как возрастает численность ее населения, должен возрастать и уровень этих знаний. У врат рая классического дилетантизма и идиллической неискушенности грозным стражем стоят с огненным мечом Мальтус. Лишь тот народ, который вооружен наукой, сможет выжить в подчиненном науке будущем.

17

ТРИУМФАЛЬНОЕ ШЕСТВИЕ

Осенью 1876 года Гексли представил миру последнее, решающее доказательство своих талантов и своего свободомыслия: он открыл Америку. Немногим из выдающихся европейцев, которые сделали то же самое, это открытие принесло так мало разочарований: Гексли был предельно вежлив, настроен сочувственно и, пожалуй, не слишком заинтересован. Для его внука, писателя Хаксли, знакомство с Америкой стало возможностью заглянуть в страшное будущее, для маститого деда оно стало лишь поводом к легкому изумлению и вылилось в подлинный триумф. Америка, со своей стороны, давно открыла Гексли. Неутомимый ратоборец правды и прогресса, живое воплощение рациональной энергии и нравственной силы, он был не просто великий европеец, а во сто крат лучше. Он был великий европеец с достоинствами американца, он был зеркалом, в котором американцы могли лицезреть себя в самом лестном освещении, и, надо сказать, пока он гостил у них, они были так поглощены собственным отражением, что почти не обращали внимания на свойства самого стекла. Он еще не доплыл до их берегов, а весь континент уже содрогался от грома приветственных рукоплесканий. Гексли был поражен и искренне тронут. Он ответил тем, что держался в точности так, как положено держаться знаменитости: говорил полные блеска речи, выражал признательность за горячий прием, произносил достопамятные слова по случаю достопамятных событий, а главное — был чужд этого непонятного, неблагодарного, этого извращенного обыкновения заезжих англичан изливать хулу, какая обнаружилась при созерцании Америки у Диккенса и миссис Троллоп [239] .

239

Миссис Троллоп Френсес (1780–1863) — английская романистка. После пребывания в Америке опубликовала книгу «Нравы американцев» (1832), возбудившую неудовольствие в США. Автор романов «Замужняя вдова», «Вдова Барнеби» и др.