Дарю тебе небо – Дорога в Вечность

Митрофанова Екатерина Борисовна

Поэтому Влад запретил себе хотя бы на мгновение помыслить о том, что для него возможно счастье – столь трудное, столь выстраданное. А впрочем, нет. Не совсем запретил. И вот тому доказательство: огромная ласточка, как бы парящая в небесах. Живой символ его надежды, его немой укор. Пора бы уже быть честным до конца – хотя бы перед самим собой. Ведь вот она – небесная ласточка, которую Влад с каким-то остервенелым упорством продолжал лепить изо дня в день. Для той единственной во всём мире девушки, которой он – вопреки всему – всё же надеялся посвятить свою жизнь и которую, пусть и втайне от всех и прежде всего, очевидно, от самого

себя, горячо мечтал однажды назвать своей.

– Сынок, ты пойми, – продрался сквозь вихрь мыслей Влада мягкий голос Марины Сергеевны. – Есть реальные трудности, а есть трудности, которые человек создаёт себе сам. Они существуют только в его собственной голове. Так вот. Все трудности, которые ты напридумывал себе с Ладой – они как бы и не трудности вовсе. Эти преграды ты поставил в своей голове. И просто боишься, наверное, их убрать и увидеть своё счастье. А оно, твоё счастье – вот оно, рядом с тобой. Только протяни ладонь – и прикоснёшься к нему. Разве не понимаешь?

И почему Влад такой упёртый? Прямо как Стас! Почему он в упор не замечает очевидного? Ведь Лада любит его! Любит! Так же, впрочем, как и он – её, какими бы нелепыми доводами сам он не опровергал эту истину. Такая любовь, какая есть у Влада и Лады, быть может, одна на миллион. Таким чувством нельзя разбрасываться направо и налево, по какой бы то ни было причине закрывая на него глаза. Его нужно всячески поощрять и сберегать в своём сердце. А это возможно только при условии, если стараться изо дня в день удерживать этот огонь в своём заветном алтаре, не отказывая себе в общении с предметом своих симпатий, чтобы снова и снова пробуждать нежность, способную сберечь любовь.

Марина Сергеевна обошла сына сбоку, встала прямо перед ним и заглянула ему в глаза. В её собственных глазах, больших, серых, лучистых, точно таких же, как у Влада и у Стаса, отразилась неизбывная материнская нежность, и вместе с тем в них светилось участие – такое подлинное в своей сущности, такое неподдельное и искреннее, что у Влада защемило сердце.

– Мам, ну что ты? – он улыбнулся немного застенчиво. – Обещаю обо всём подумать и исправиться. Идёт?

– Идёт, – мать озарила сына ответной улыбкой, от которой от внешних уголков её глаз обозначились и разлетелись по сторонам мягкие лучики. – Только подумай хорошенько! А пока вот что… Ты же учил Ладу рисовать человеческие головы и лица. Так?

– Так, – негромко отозвался Влад.

– Можешь поучить и меня тоже? Почему-то так сложилось, что я по жизни пишу пейзажи. А вот портреты, изображения людей мне никогда не давались. Ну что? – она вопросительно взглянула на Влада. – Возьмёшь меня в ученицы?

– Конечно возьму, какой разговор? – Влад снова улыбнулся едва заметно, одними уголками губ. – Когда ты хотела бы начать занятия?

– Да хоть бы и прямо сейчас, – отозвалась его мать. – Чего тянуть?

– Что ж, хорошо, – согласился Влад. – Сейчас так сейчас.

Он осторожно открепил и снял с настольного мольберта Ладин эскиз, а на его место установил и укрепил зажимами новый лист ватмана на картонной основе. Затем протянул матери свежеочиненный графитный карандаш, и они вместе с воодушевлением взялись за работу.

Глава 8

Лада

припарковала старый отцовский «жигулёнок» почти возле самой территории монастыря, где последние недели жила Лида. Лада уже знала, что в связи со скоропостижной смертью отца Иеремея, взявшего её сестру под покровительство, суздальский женский монастырь переживал глубокий траур. Обитатели монастыря занялись траурными хлопотами, так что беременную Лиду больше некому было опекать. К тому же никто не мог заботиться о ней столь же безропотно и самоотверженно, как в своё время делал это почивший с миром отец Иеремей. Так что, к величайшему огорчению настоятельницы и сестёр, было принято решение перевести Лиду в другой монастырь, находившийся в отдалённом районе.

Отключив зажигание, Лада распахнула дверцу машины, полной грудью вдохнув чудесный морозный воздух после многочасовой езды в душном, пропахшем бензином салоне.

Ещё с утра в этих местах обильно валил снег, о чём свидетельствовали высокие сугробы в игривых алмазинках, отражавших солнечные блики. Теперь же тучи отступили, выпустив на небо солнце.

Лада плотнее запахнула отделанное пушистым мехом кожаное пальто и накинула на голову капюшон. Январский мороз, усиливавшийся в солнечные дни, пробирал до костей.

Сегодня не было того промозглого ветра, который пронизывает со всех сторон, сбивая путника с ног. Но Лада чувствовала на своём лице ледяные иголочки, остро прокатывавшиеся по нежной коже, и не слишком приятные пощипывания на поверхности носа и на щеках. Лада зашмыгала носом и ускорила шаг.

Природа словно замерла, впустив непрошеную гостью в свои владения. Календарные дни двигались к двадцатым числам января. В это время деревья, травы и кустарники набираются сил, отдыхают и готовятся к предстоящему пробуждению. Если взять веточку и поставить её в воду в тёплом доме, то через какое-то время она оживёт. На ней появятся почки, а за ними молодая листва.

На монастырской территории по телу Лады разливалась какая-то особая благодать. Она чувствовала, как постепенно уходят терзавшие её тревоги. Или это было обманчивое состояние? Лада понимала, что за стенами монастыря суровая реальность, и она обрушится на неё с неумолимой силой, как только она окажется вне этой заповедной, какой-то по-особому притягательной святой обители.

Марево развеялось раньше, чем можно было ожидать. Как только Лада увидела хрупкую фигуру молодой женщины. Женщина, которая больше походила бы на девочку-подростка, если бы не округлый, сильно выпячивающийся вперёд живот – очевидное свидетельство «интересного положения» на последних сроках, едва удерживала в руках тяжёлую лопату с длинным древком и широким металлическим полотном, со скрежетом разгребая туповатым лезвием скрипучий снег вокруг одноглавой церкви.

Сердцем узнала Лада свою сестру Лиду – ещё прежде, чем та повернула к ней голову и взору Лады предстало с виду приветливое и безмятежное, даже нарочито бодрое лицо, но его бледно-серый оттенок с залёгшими под глазами тенями выдавал усталость и измождённость. Однако, увидев сестру, Лида улыбнулась своей обычной в последние месяцы сдержанной полуулыбкой.

Лада мгновенно к ней подскочила, моментально оценив ситуацию.

– Так. Вот что, – сказала она без всяких приветствий и предисловий, очень серьёзно поглядев сестре в глаза. – Ты едешь со мной. Сейчас же.