Дашенька
Шрифт:
И что она хочет от меня услышать?
– А можно я посуду помою?
– вдруг повеселев, запищала она, мотыляя ногами.
– А хочешь?
– посмотрел на нее через плечо.
Кто ж откажется перевесить неприятную обязанность на чужие плечи!
– Хочу! Я еще и убирать умею!
– затараторила она, приставляя табуретку к мойке и забираясь на нее ногами.
– Меня Надька постоянно заставляет! Даже перед приходом комиссии я убиралась, а она там суп какой-то гадостный варила!
– Какой комиссии?
– я стоял рядом и на этот раз действительно заинтересовался. Я точно что-то
– Ну эта, проверяющая, из совета попечителей!
– Даша посмотрела на меня большими круглыми глазами, чрезвычайно серьезно, и только теперь я заметил, как повзрослела она во взгляде - всего за неделю. А я, получается, опять пропусти какой-то важный перелом в ее жизни, настолько крутой, что восьмилетняя девочка вдруг стала смотреть на мир со взрослой осмысленностью.
– А ну-ка, давай по порядку!
– я подхватил ее подмышками, усадил себе на колени и вытер полотенцем ее ручки.
Она подняла на меня смущенный взгляд, страшно зардевшись. Но спустя несколько предложений ее рассказа, краска стекла с лица, а взгляд детских глаз стал колючим.
Несколько дней она жила лишь одной надеждой, засыпала и просыпалась с одной мыслью: вот бы Надьку лишили родительских прав!
Надежда, какая б ни была безответственная, в школу явилась, но говорила с ней не Марина Львовна, а Анна Васильевна, поскольку директрису нежданно-негаданно вызвали в ГорОНО. В принципе, разницы никакой. Неизвестно, как бы там вышло в исполнении презентабельной Марины Львовны в неизменно строгом деловом костюме, но разговор, начавшийся на доверительно-дружелюбных нотах с обеих сторон, плавно перетек в яростную перепалку. И больше резких выражений позволила себе, естественно, мама Даши, чем Анна Васильевна, сдерживаемая интеллигентной должностью.
– Ишь, чего захотели!
– яростно восклицала до глубины души возмущенная Надя, вылетая из кабинета истории, где велась беседа.
– Еще угрожают! Чтоб не пришлось, видите ли, в органы по защите прав ребенка обращаться! Да права не имеете!
Надежда ухватила за плечо дщерь, топтавшуюся снаружи, и поволокла к ступеням.
– Двигай домой! Нажаловалась уже!
– перекинулась она на Дашу.
– Дожили! Ну, я тебе устрою дома! Чего выдумала! Мать ей не хороша! Чем же тебе не живется?!
Слабые и несмелые попытки оправдаться и отвести от себя угрозу даже не были услышаны уязвленной матерью.
Дома и впрямь Даше пришлось несладко: мать с криками отлупила ее и велела "смыться с глаз долой". Даша укрылась в своей комнате. Спустя два дня, опираясь на Дашины слова о том, что воспитательная беседа не возымела никакого действия, Марина Львовна привела в исполнение данное обещание - подала заявку в органы опеки и попечительства.
Домой Даша вернулась обнадеженная, уверовавшая, что осталось только немного подождать: проверяющий сам увидит жуткие условия жизни ребенка и заберет Дашу с собой, подальше от Надьки, в чистый и уютный дом, где много других - не таких злых, как в классе!
– детей.
Но как же так вышло? То ли беседа с учительницей все-таки повлияла, то ли Наденька почуяла неладное - чутье у алкоголиков, как ни странно, порой становится сродни животному инстинкту, когда зверь чует приближение опасности.
– Давай, бери тряпку, злыдня!
– неприветливо проворчала мать.
– Полы протри да в комнате приберись! И ванну с унитазом отчистить! А то мне еще суп варить, чтоб ребенок не голодал!
– недовольно скривилась Надежда, всыпая горох из пакета в кипяток прямо так, не промывая.
Таким образом, сотрудница опекунского совета на следующий день застала относительный порядок и наличие горячей пищи в рационе ребенка. Надежда оказалась при зарплате - поломойка, но что ж, всяк трудится, как может. Так что вменять ей было нечего: женщина работает, ребенка кормит, в школу определила. А то, что сказок на ночь не читает, - ну, бывает, притуплено чувство ласки, подумаешь! Забота, забота-то на лицо! Условия жизни ребенка отметили, как удовлетворительные.
Сказать, что Даша расстроилась - это ничего не сказать. Пока мать праздновала победу на кухне в гоп-компании своих дружков-пьяниц, уминая гороховый суп и закусывая водку капустой, Даша ревела у себя в комнате, накрыв голову подушкой, будто над разбитыми мечтами. Ей казалось, что жизнь кончена, даром, что ей всего восемь лет.
– Я знаю, кто виноват!
– яростно сверкнула она глазами, вскочив с моих колен.
– Эта Анна Васильевна! Старая сучка!
– Даша!
– не выдержал я.
– Не смей произносить таких слов!
– А как ее еще назвать?
– ни на йоту не смутилась моя подопечная.
– Она, считай, предупредила Надьку об обращении в их станцию!
– В инстанцию, - поправил я машинально.
– Надо было сразу вызывать эту проверяющую, тогда бы Надька не успела подготовиться!
– Учительница действовала в соответствии со своими полномочиями, - хмуро сказал я, неприятно угнетенный ее резкими словами.
– Тогда не фиг было совать свой нос!
– выпалила ничуть не смущенная Даша.
– Вот Марина Львовна - та обратилась к этим... органам.
– Исключительно после того, как Надя не взялась за ум по-хорошему. Если бы не совещание в ГорОНО, она тоже просто провела бы беседу.
– Значит, эта дура не умеет разговаривать! Не сумела убедить мою мамашу! Не фиг было браться! Только разозлила ее! Еще и мне досталось дома!..
Я был, конечно, немного шокирован ее вылезшей на свет глубинной злостью, но остановил в себе порыв приняться за нравоучительную лекцию. Она сейчас ни к чему не приведет. Да и не виновата Даша в том, что знает грубые слова, она их слышит изо дня в день в собственном доме.
– Сереж!
– донеслось из комнаты.
– Сереженька!
– Погоди!
– быстро сказал я Даше и заглянул к Олесе: - Что?
– Ну что вы там застряли?
– надула она губки.
– У меня сериал закончился.
– Хорошо, сейчас придем, - пообещал я быстро.
– Ну Сереж, - понизила она голос.
– Поздно уже. Ребенку спать не пора? Я соскучилась. Сколько мне тебя еще ждать?
Она с улыбкой призывно закусила нижнюю губу, чем вызвала улыбку и у меня. А, собственно, мне - сколько ждать?