Дата Туташхиа. Книга 2
Шрифт:
– Известно. Вывели из крысы людоеда!
Мордухай не понял, о чем речь, и спрашивать не стал.
– Мордухай-друг, скажи, что делать человеку, который не знает, как быть и жить дальше?
– Ваша вера дает выход, лучше которого в других верах нет ничего... Монастырь!
Дата покачал головой.
– Все религии и наше Евангелие мне понятны до тех пор, пока они говорят человеку, каким ему надлежит быть. А что дальше этого, никуда не годно и никому не нужно. И ведь что удивительно: в монахи идут, чтобы на это ненужное себя тратить. А для добрых дел надо жить мирской жизнью. В этом
– Куда?
– Со мной и вокруг меня столько произошло, что не понять мне теперь, как жить и что дальше делать. А знать надо, без этого не могу. Хочу взглянуть на все издалека. Может, там, куда ухожу, пойму, что делать. Может, ждет меня там то, что ищу. Пойду погляжу. – И, немного погодя, добавил: – Мордухай-друг, нужно мне, и непременно сегодня, десять тысяч. Не вернусь – плакали твои денежки. Тебя в живых не застану – отдам Исааку. Оба живы будем, за мной не пропадет – сам знаешь.
Слепой встал, взял костыль и, вернувшись через четверть часа, положил перед Датой деньги.
ИРАКЛИЙ ХУРЦИЛАДЗЕ
Я сидел в своем кабинете после вчерашней пирушки и машинально листал газеты. Но строчки расплывались, голова моя раскалывалась на части, и я ничего не соображал. Что там говорить– состояние известное! Проще всего было лечь в постель и хорошенько выспаться, но вместо этого пришлось тащиться в контору на свидание с клиентом. Свидание назначено было на час дня. Дело это сводилось к несчастному клочку земли и тянулось уже восемь лет. Стороны прошли все судебные инстанции, но никто не мог доказать своего права на землю. Бесконечная тяжба и судебная волокита измотали всех вконец, и именно это обстоятельство я надеялся использовать для того, чтобы как-нибудь примирить их.
Юридическую контору я завел лет восемь назад. Контора как контора: два присяжных поверенных, нотариус, два комиссионера и несколько мелких служащих. Брался я за самые разные дела – составлял документацию при крупных коммерческих сделках, был посредником в купле-продаже, вел комиссионные дела. Нельзя сказать, чтобы я был слишком богат, но денег было достаточно для беззаботной холостяцкой жизни. И хотя мне уже исполнилось тридцать пять лет, но все свое свободное время я тратил самым легкомысленным образом: кутил, играл в карты и веселился, как мог. На это, естественно, уходили кругленькие суммы, и я их спускал, нисколько о том не жалея. Месяца два в году я проводил за границей, ездил в Москву, ездил в Петербург. Конечно, по большей части то были сугубо деловые поездки, которые я совершал по милости своей юридической конторы, не отказываясь при этом от радостей нашей быстротекущей жизни.
Короче говоря, я был в то время весьма известным и вполне преуспевающим адвокатом. Само собой разумеется, что двери домов тифлисской знати были для меня всегда открыты, хотя я редко пользовался своим положением и переступал их порог. Потому, наверно, что я никогда не придавал особого значения чинам и должностям. У меня была собственная мерка для людей, свои суждения.
...Итак, я сидел после ночных развлечений в конторе и ждал клиентов, когда вошел секретарь.
– Турецкий подданный, – доложил он, – по национальности лаз [Лазы – грузины, живущие на турецком
И повторил:
– Мускиа, ударение на а.
– Арзнев Мускиа? Ударение на а? – переспросил я.
– Да, сударь.
– По какому делу?
– Он хочет купить имения в Картли и Кахети – сады и виноградники, – пояснил секретарь.
Хотя подобные, сделки обычно заключались при посредничестве дворянского банка, удивление мое было не слишком велико, – юридическая контора Ираклия Хурцидзе день ото дня становилась все известнее, и появление этого клиента было лишним тому подтверждением.
– Просите через десять минут! – сказал я секретарю, желая поднять в глазах нового клиента значение фирмы, хотя, должен сказать, мне самому не терпелось увидеть господина Мускиа. Дело в том, что в это время земельные проблемы казались мне чрезвычайно важными, затрагивающими не только частные, но и национальные интересы. В ту пору грузинские дворяне за гроши продавали свои поместья. Покупали их чаще всего землевладельцы, но не грузины, и мне представлялось патриотическим долгом спасти землю какого-нибудь разорившегося дворянина, а с ним и богатства моей страны от чужестранцев. Именно поэтому приход лаза взбудоражил меня, и я перебирал в памяти все, что смогу предложить этому, как мне казалось, с неба свалившемуся спасителю наших земельных угодий.
Ну конечно, я не мог не думать и о тем, чтобы встретить с достоинством своего богатого соотечественника, и к тому же патриота, не уронить себя в его глазах.
Но вот секретарь открыл дверь и, пропустив лаза вперед, Представил его мне.
Я вышел из-за письменного стола:
– Адвокат, князь Хурцидзе. Прошу вас сесть. Я к вашим услугам!
Я попросил секретаря оставить нас и вернулся к своему столу.
Арзнев Мускиа сел в кресло, пристально на меня взглянул и, опустив голову, как будто погрузился в себя. Это меня не удивило: деловые люди перед беседой с адвокатом иной раз долго собираются с мыслями, однако молчание моего нового клиента, тянулось без конца, перешло все границы, и мне показалось, если я не прерву его, это будет попросту невежливо.
– Господин Арзнев Мускиа! – с почтительностью обратился я к нему. – Я слушаю вас внимательно! Мы соотечественники, и я считаю себя обязанным помочь вам в вашем благородном деле.
Гость доброжелательно поглядел на меня и, мягко улыбнувшись, сказал:
– Я пришел не по тому делу, о котором вам доложили. Я пришел совсем по другому делу.
Когда человек в течение десяти минут готовится вести речь о покупке виноградников и неожиданно узнает, что виноградинки тут как раз-то ни при чем, понятно, он может растеряться.
– Я слушаю вас,– с трудом выдавил я.
Гость снова задумался, в глазах его мелькнуло напряжение. Потом он метнул на меня острый взгляд, встал и прошелся вдоль моего письменного стола. На меня он не смотрел и, казалось, даже забыл о моем существовании. Он был, наверно, моего возраста. Красив. В больших и ясных голубых глазах – едва заметная печаль. Белокожий, светловолосый... На нем была чоха из верблюжьей шерсти, украшенная газырями старинной и редкой работы, и такой же пояс с кинжалом.