Шрифт:
Часть первая. ИНЬ-ЯНЬ
Глава 1. Мой ссудный день
– Ну что Вам сказать… – Он говорил, глядя в бумаги на столе. Пальцы его циклично поворачивали ручку пером вниз-вверх привычным движением.
«А недурно нынче врачи зарабатывают. Паркер-то золотой… Или подарок от благодарных пациентов?» Мысль возникла у меня в голове на секунду. Он оторвался взглядом от бумаг и посмотрел мне прямо в глаза. Очки бликанули звездными искрами.
– Прогнозы неутешительны. У нее рак. Уже третья стадия. Крепитесь и готовьтесь к худшему. Увы, современная медицина бессильна в Вашем случае. Со
«Интересно, сколько раз в день он произносит эти слова? Хотя, какая разница… Я и так знал, что моя девочка скоро умрет. Уже почти год как знал… И зачем же я сюда пришел, вот вопрос, а?»
– Сергей Семенович, я знаю, что она умирает. Уже давно знаю. Моя жена – микробиолог с мировым именем, она изучает раковые клетки почти 10 лет. Ищет лекарство от рака. Мы оба знали, что бессильны еще 9 месяцев тому назад.
Он опять опустил глаза в бумаги. Я замолчал. Пауза затянулась, и он явно нервничал.
– Ну, продолжайте. Чего же Вы от меня хотите?
– Я хочу понять ПОЧЕМУ моя девочка так долго мучается. Нет, не за что ей такие испытания – это вопрос явно не к Вам. – Он сморщился, но промолчал. – Именно почему. У меня это не укладывается в голове – ведь она мучается уже почти 2 года! И последние 4 месяца… опухоль слишком велика, чтобы жить с ней, плюс метастазы, это просто невозможно…
– Ну Вы же понимаете, что все зависит от ее сердца – сколько оно сможет выдержать… – Он снял очки, близоруко сощурился, глубоко вздохнул, а потом вдруг потянулся ко мне, облокотившись на стол, и продолжил, значительно понизив громкость голоса. – Между нами, я бы задумался над теми вопросами, которые не ко мне. Возможно, они как раз к Вам.
Я шел по больничному коридору как по лабиринту. Со всех сторон были двери-двери-двери, и они наседали на меня, заставляли смотреть на них, пытаться заглянуть ЗА них… Но мне нужна была только одна дверь. Палата под номером 13. Там, на кровати, лежит моя 8-ми летняя умирающая дочь. Даааа, похоже, доктор прав – вопросы – ко мне! Она верит, что папа ей поможет. Что мама может найти лекарство от всех болезней. Все дети хотят видеть в своих родителях супергероев. Жаль, что мы, родители, не такие… Очень часто мы ни хрена не можем, кроме как трепать языком… И это самое страшное – бессилие. Как же мне хотелось смалодушничать и заблудиться в этом больничном лабиринте, не найти палату с роковым числом 13, которое раньше было счастливым для меня! А потом сказать, что я не виноват, объяснить все красиво – ну, так получилось… Неееет, мне не дали такого шанса – вот она! Лицом к лицу! А теперь надо открыть дверь и войти в палату… выдох… и-и-и…
Маруся сидела на кровати, поджав под себя ноги. Ее чудовищно худое, изможденное лицо с этими невообразимыми синяками на пол щеки светилось радостью. Она увидела меня и вскинула руки, как для объятий. Я не знал ее такой после болезни, то есть очень давно, как будто не в этой жизни. Я забыл ее такой!
– Папа, папочка! Как же я тебя долго ждала! Как ты долго не приходил! А я так рада тебя видеть! Я столько хочу тебе рассказать!
Ее слова сыпались как из рога изобилия на мою больную голову, и я не мог, не хотел останавливать их поток – пусть говорит, поет, делает что угодно – только не лежит с восковым лицом на подушке.
Я подумал, что, наверное, они о чем-то говорили с мамой, может, играли, смотрели какой-нибудь фильм – ну что еще могло привести умирающего ребенка в такое жизнерадостное состояние? Но нет, Даша спала в неуютном больничном кресле, по-кошачьи свернувшись клубочком. Видимо, дала о себе знать накопившаяся усталость непрерывных дежурств. А Маруся как будто и не замечала ее.
– Папа, ты на меня посмотри! Я слышала тебя, когда спала! Слышала внутри, как будто ты говорил
Я не мог заставить себя посмотреть ей в глаза, и обнял это крошечное, торчащее костями тельце, прижал белобрысую голову к своей груди. Я целовал ее макушку и приговаривал что-то ласковое, понимая, что должен хоть что-то сделать, хотя бы попытаться ей помочь… должен.
***
Мы проболтали с Марусей всю ночь. Дежурный врач заглянул после отбоя, я попросил у него еще пару минут, но безбожно соврал и остался. Никто в палату больше не заходил, так мы и просидели на кровати, говоря обо всем подряд, вспоминая забавные истории из нашей жизни, обсуждая фильмы, которые мы посмотрели, любимые и не очень книги, школу и учителей, соседей и родственников… Гришу – я почти забыл, что у меня есть сын, который всего на 2 года старше Маруси, и он живет у бабушки, потому что «нам сейчас не до того, а мальчику надо учиться» – моя мама, как всегда, была права. И ее мы тоже обсудили. Маруся очень точно изобразила презрительно-возмущенный взгляд на жизнь – в прямом и переносном смысле: «Каааак это – не пойдет в школу? А потом что???» Она забавно вскинула одну бровь, и мы синхронно продолжили, выпучив глаза и испуганно прикрывая лицо ладонями: «Ууууулица!» В общем, мы болтали, пока не пришла медсестра и не выставила меня за дверь.
– Да как же так можно! Вы же знаете что ей нужен покой! Она такая слабая! Вот сейчас куча анализов, потом процедуры, а она не выспалась! Какой Вы безответственный папа, а я и не догадывалась! Нет Вам больше никакого доверия!
Она дооолго ворчала мне в след. Я спустился на первый этаж и взял себе кофе в автомате. Странное ощущение неземной просветленности не оставляло мое убогое на тот момент сознание – хотя я ничего нового не узнал и благодати, естественно, не постиг. Кофе в пластиковом стакане жег мне пальцы, я поставил его на подоконник, и вдруг сообразил, что совсем забыл про жену – она так и осталась в палате. Что-то недоброе зашевелилось в районе макушки. Почему она не проснулась, когда пришла медсестра? Эти крики могли разбудить даже мертвого!..
Холодный пот прошиб меня до корней волос. Я бросился к лифту, который, как всегда, был где-то очень высоко, и не реагировал на судорожные нажатия кнопки вызова. Я побежал по лестнице через две ступеньки, заглатывая пролеты, заставляя громыхать двери между этажами. Вот и он, шестой этаж. Марусю увезли на процедуры. Я ворвался в пустую палату, где в углу у окна стояло неудобное больничное кресло, а на нем, свернувшись калачиком, лежала Даша. Я взял ее вялую, холодную как лед руку. Провел по волосам. Попытался нащупать пульс, но нащупал только пустой блистер от феназепама.
– Даша, девочка моя… да что же это?! Помогииитееееее!..
***
– Мама, я приеду сегодня за Гришей. Нет, это не обсуждается. Ты слышишь меня вообще?! Да она и сделала это только потому, что мы погрязли в Марусиной болезни и стали забывать о своем сыне – он там, в сторонке, в твоей уютной квартирке, хорошо учится, а мы здесь – авось еще свидимся как-нибудь потом, после. После чего, скажи мне?! И разве это правильно?! Мы – одна семья! Он нужен мне, нужен Марусе и очень нужен Даше – она сейчас в коме, и ей просто необходимо вспомнить о том, что у нее есть еще и сын! Умный, талантливый, красивый, который любит ее и хочет быть с ней! Ей нужно чувствовать его присутствие, слышать его голос! Так что собери его вещи, я буду к полудню!