Даурия
Шрифт:
Роман прошелся по опустелым гордовским комнатам, заглянул на минуту за ситцевый полог в горнице, где, как знал он, стояла Ленкина кровать, и медленной походкой вышел из дома.
От Гордовых решил он заехать к Меньшовым. В ограде у них увидел запряженных в телегу пестрых быков. На телеге лежали бороны и мешки с зерном, от которых наносило запахом формалина. У коновязи были привязаны две лошади в хомутах. «Должно быть, на пашню ехать собрались, а теперь тоже в Китай махнули», — подумал он, слезая с коня. В эту минуту на крыльцо выбежала Марфа Андреевна, увидевшая его в окно.
Разглядев на его фуражке красную ленточку, Марфа Андреевна с явным облегчением
— Вот они какие, большевики-то! А ведь мы считали, что они и на людей не похожи. Ну, здравствуй, здравствуй…
Они обнялись и расцеловались. Сдержанно посмеиваясь, Роман спросил, где у нее хозяева: дома или тоже в Китае.
— Какое тут дома! — принялась жаловаться она. — На ту сторону убежали. Как услыхали, что большевики идут, бросили все и кинулись за Аргунь. Боюсь — не потонули ли в переполохе. Оставили дома меня с девками. И как только теперь мы хлеб без них сеять будем…
— А ты с кем-нибудь закажи им, чтобы назад ехали. Мы ничего им не сделаем. Не звери мы какие-нибудь.
— Да уж придется, — вытирая кончиками платка глаза, сказала Марфа Андреевна и повела Романа в дом.
Напившись у Меньшовых чаю и поговорив с Клавкой о Ленке, Роман наказал ей повидать ее и убедить вернуться домой.
— Ладно, — пообещала ему Клавка, — скажу. Когда она узнает что ты партизан, обязательно вернется и отца заставит вернуться.
XIII
Нерчинский Завод тесно сдавлен со всех сторон высокими и круглыми горами. С запада заслонил его Воскресенский хребет, главный пик которого, украшенный белой часовенкой, носит название «Крестовка». Вдоль обрывистых склонов хребта, вплотную прижатые к нему речушкой Алтачей, тянутся узкие улицы Верхней и Нижней деревушки, населенные потомками горнозаводских рабочих. С юга нависла над городом Вшивая горка, до самой макушки заросшая лиственной чащей. На востоке закрыл полнеба зубчатыми скалами Воздвиженский хребет, по отлогому склону которого тянется длинная Новая улица. И только на севере мощный Чащинский хребет отступил километра на два от города. Добежав до него, Алтача под прямым углом поворачивает к востоку у белых памятников еврейского кладбища и, вырвавшись из теснины, спокойно течет мимо кожевенных заводов, мимо покосов и пашен к синей Аргуни.
В мирное время Нерчинский Завод занимала отдельная казачья сотня. Но после того как партизаны наводнили леса Урова и Урюмкана, в Завод спешно перебросили из Читы две роты юнкеров, Восьмой Забайкальский казачий полк с батареей полевых орудий и офицерскую полуроту особого маньчжурского полка. Кроме того, была создана дружина из местных купцов, чиновников и гимназистов. К моменту нападения партизан гарнизон города насчитывал до двух тысяч штыков и сабель.
Передовые партизанские части подошли к Заводу глубокой ночью. Северная группа своевременно заняла назначенное ей место. Не дожидаясь рассвета, спешенные цепи партизан полезли на крутую «Крестовку» и Чащинский хребет. Они заняли их без выстрела, захватив в плен заставу из местной дружины. Но восточная группа замешкалась. Уже в сером утреннем свете двинулись ее сотни на Вшивую горку и Воздвиженский хребет и попали под пулеметный огонь казачьих и юнкерских застав. После короткого боя Вшивая горка была захвачена, но Воздвиженский хребет на всем своем протяжении остался в руках семеновских казаков, что и предопределило неудачу партизан.
Роман со своей сотней лежал в цепи на гребне Вшивой горки, когда началась стрельба и город проснулся. Заиграли
С первыми лучами солнца семеновцы разобрались в создавшейся обстановке. Они усилили свои заставы на Воздвиженском двумя станковыми пулеметами, а в заранее отрытых окопах расположили две сотни казаков. В городе же выкатили из укрытий в приготовленные капониры все двенадцать полевых и горных орудий и начали бить по давно пристрелянным высотам шрапнелью. Жарко стало тогда на «Крестовке» и Вшивой горке. Партизаны вынуждены были укрыться за их обратными скатами.
Под прикрытием артиллерийского и пулеметного огня юнкера и офицеры сосредоточились на русском кладбище и оттуда одновременно атаковали «Крестовку» и Чащинский хребет. Хорошо натренированные для действий в горах, юнкера стали дружно карабкаться по крутизне, невидимые для партизанского наблюдения.
Семен Забережный лежал под кустиком дикой яблони со своими отделенными командирами, когда раздался испуганный голос наблюдателя:
— Семеновцы лезут!
Партизаны бросились на гребень сопки. В это время, боясь попасть в своих, семеновцы прекратили обстрел, а юнкера с винтовками наперевес, с криком «ура» бросились в штыки. Злые и решительные, бежали они на гребень, кидая на бегу ручные гранаты. Партизаны дали по ним два-три беспорядочных залпа и ринулись сломя голову прочь, напуганные и гранатами и штыками, которых не имели.
Заняв гребень, юнкера стали бить по убегающим и только из взвода Семена убили и ранили двенадцать человек.
Скоро после этого партизаны были сбиты и с Чащинского хребта. В их руках осталась только одна Вшивая горка, недосягаемая для орудий из-за крутизны траектории. На следующий день к вечеру пришлось оставить и ее. С большими потерями сотня Романа отступила к деревне Благодатск, находившийся при известном Благодатском руднике, где отбывали каторгу декабристы.
Эта неудача тяжело отразилась на состоянии бойцов. Во всех четырех полках произошли митинги, на которых было решено осаду города прекратить и двинуться на юг и запад, чтобы пополнить свои ряды за счет жителей Нерчинско-Завод ской волости и Орловской станицы.
XIV
В Мунгаловском только на второй день к вечеру узнали, что Нерчинский Завод окружен партизанами. Весть об этом моментально разнеслась по всему поселку. Вместе с ней распространился слух, что в отместку за убитых карателями фронтовиков и Северьяна Улыбина партизаны грозятся расстрелять всех зажиточных казаков. Перепуганное население заметалось, как на пожаре. Из Царской улицы понеслись на юг тарантас за тарантасом, битком набитые плачущими бабами, девками и ребятишками. Глядя на уезжающих богачей, стали собираться в отъезд и многие семьи менее справных казаков. Епифан Козулин запряг в телегу на железном ходу пару лучших коней и отправил Дашутку с Веркой к своему тестю в станицу Чупровскую, а сам поехал на площадь, где собирались дружинники.