Давай, медвежонок, соберись
Шрифт:
— Ооо! — выдыхает она. — Как же хорошо.
— Всего лишь хорошо? — я, поддразнивая, рычу в ответ. — Это что, что-то типа вызова? Потому что, если да, то я его принимаю.
Я встаю позади нее и расстегиваю застежку лифчика. Настороженным взглядом она наблюдает за мной, в то время как я разворачиваю свой новый подарок. Вырвавшись из кружевных тисков, ее груди игриво подпрыгивают, чествуя свою свободу. Сразу же устремившись вниз, я тянусь к одному из сосков и тереблю пальцами второй. Как я и думал, вкус ее обнаженной плоти — как
Я скольжу вниз по ее телу, целуя линию от ложбинки между грудей до пупка. Ее пояс — это напоминание обо всей той одежде, что между нами.
— Их надо снять, — я хватаюсь за ее шорты.
— Да, да, — говорит она, задыхаясь. Вместе мы открываем застежку, расстегиваем молнию и спихиваем с ее ног шорты, пока все, что на ней остается, — это пара кружевных трусиков, такого же цвета, что и ее лифчик.
Мне приходит на ум неприятная мысль.
— Ты их надела ради Билла?
Она удивленно поднимает глаза.
— Мое нижнее белье? Нет, конечно. Мне просто нравятся красивые вещи. Биллу на самом деле плевать на это. Он слишком занят… — она прерывается.
— Получает собственное удовольствие, — предполагаю я.
Она грустно пожимает плечами.
— У нас был не лучший секс в жизни.
Я закрываю ей рот ладонью.
— Только у меня есть одно правило, и оно состоит в том, что тебе нельзя говорить со мной о сексе с другим мужчиной. Поняла?
Каролайн сжимает губы, чтобы скрыть улыбку.
— Поняла.
— Отлично, а теперь откинься на спину, потому что, если я через секунду не приложусь своими губами к твоей киске, то взорвусь.
— Тебе не обязательно это делать, — она легонько тянет меня за волосы.
— Знаю, что не обязательно, но я хочу. И, Каролайн, твои трусики насквозь промокли, поэтому не говори мне, что не думала и не фантазировала о том, как я опускаюсь головой между твоих ножек.
Ее щеки покрываются вишнево-красным румянцем.
— Я… а… я, я знаю, что парням вообще-то не нравится это делать.
— Ну, вот и все, — объявляю я и переворачиваю ее так, что она оказывается попой кверху. «Сладкая маленькая попка», — подумываю я, а потом отвешиваю ей крепкий шлепок.
Она издает визг.
— А это за что?
— Детка, ты нарушила первое правило, — я потираю рукой ее задницу, чтобы смягчить боль. — Боже, у тебя очаровательная попка. Эти трусики нужно снять, чтобы я мог видеть твою киску. Готов поспорить, что твоя киска еще красивее, чем цветок.
— Я не думаю…
Моя ладонь тотчас же опускается.
— Я не нарушала первое правило, — обиженно сопит она.
— Новое правило, Каролайн. Запрещено говорить плохо о твоем теле, — я стягиваю ее трусики, после чего подношу пропитанную материю к своему носу. Я делаю глубокий вдох и почти кончаю в штаны. Она пахнет как гребаная божественная амброзия (прим: амброзия —
— Давай свою попку сюда, детка, — я подталкиваю ее колени поближе к ее груди, а затем раздвигаю ее ноги, чтобы я мог как следует рассмотреть ее киску. Ее половые губки опухли, а маленький клитор раздулся, как ягода. — Ты выглядишь очень аппетитно. Не могу дождаться узнать, какова ты на вкус.
Мне бы хотелось иметь возможность насладиться этим процессом и лизать ее очень медленно, так долго, пока она не кончит раз пять и ослабеет настолько, что не сможет даже подняться, но я крайне измучен.
Это первый раз, когда я буду поглощать ее. Я нападаю на ее киску, будто я — изголодавшийся до полусмерти человек у своего первого шведского стола.
— Черт, — издаю я стон после первого же мною сделанного облизывания. — Я буду нуждаться в этом каждое утро, около трех раз в течение дня и раз десять перед сном.
Может, она что-то и сказала, но кровь в моих ушах ревет настолько громко, что все, что я слышу, — это глухие удары моего сердца. На моем языке и прямо мне в горло течет самый вкусный гребаный сок, который я когда-либо получал удовольствие пить.
Я облизываю ее от влагалища до клитора, а дальше до крошечного сморщенного отверстия между ее ягодицами. Каролайн дрожит и пытается вырваться, но я хватаю ее за бедра и тяну обратно. Обеими руками я удерживаю ее под своими ненасытными губами, чтобы я мог сосать и лизать ее нежную, опухшую плоть, пока ее бедра возле моих щек дрожат, как желе.
Ее стоны превращаются в тяжелое дыхание и аханье, которые в свою очередь переходят в мольбы, чтобы я никогда не останавливался. «Ооо, конечно, не буду, детка, я не успокоюсь, пока не осушу тебя до последней капли». Дрожь ее тела усиливается, и вскоре в меня устремляется поток ее освобождения.
Я пью ее до конца, не желая, чтобы даже капля пропала. Я мог бы жить, питаясь лишь одним ее телом. Это именно тот хлеб насущный, который мне когда-нибудь был бы нужен.
Но сейчас, когда она кончила, притупленный рев потребности превратился в цунами, угрожая смести меня. Я должен проникнуть внутрь нее. Я отчаянно нуждаюсь, чтобы мой член поглотило ее горячее, сочное влагалище.
Я встаю на колени и снова переворачиваю ее. От оргазма к ее лицу прилила кровь, и оно раскраснелось.
— Детка, я должен быть внутри тебя, — я обхватываю себя через свои джинсы. — Мой член жесткий и ноет, а ты — единственное облегчение моей боли. Ты готова?
Глава 6
КАРОЛАЙН
Это… самое восхитительное недоразумение, которое когда-либо со мной случалось.