Давай оставим это между белых клавиш
Шрифт:
Молчит. Кажется, целую вечность. Тогда, вновь решаюсь я.
— Я прошу Вас. Прошу, не понимая, но чувствуя, что ВАМ ЭТО нужно.
Он молчал и смотрел прямо перед собой. В пустоту, сошедшуюся в одной точке на потрескавшемся лаке столешницы. И вдруг он крепко ухватил меня за пальцы. Он сжимал их до тех пор, пока жалобно не хрустнули суставы.
— Потанцуйте со мной, мисс Уизли, — хрипло прозвучало в ответ.
— Хорошо. Но здесь нет музыки.
— Вы же волшебница, Роза.
И трансгрессия уносит нас в полный красками жизни зал. Пьяные лица и винные краски на них, и в макияже женщин,
— Вы знаете эту песню?
— Да, конечно.
— Тогда спойте ее для меня.
И он прижимает мою щеку к своей, ровно настолько, чтобы не мешать тихо запеть ему в самое ухо. И я стараюсь выводить ноты прилежно и тихо, несмотря на сбивающееся дыхание. На то, что это почти невозможно — петь, когда после каждой строчки он сильнее и сильнее прижимается ко мне, запрещая дышать.
Звук пощечины и мой изумленный возглас:
— За что?! Что произошло?! О, Господи!
А он не говорит ни слова. Вижу только быстро удаляющуюся спину.
========== Его повесть ==========
Она не кажется мне противной или глупой, или навязчивой. Но я изо всех сил пытаюсь уговорить себя, что Роза Уизли такая и есть. А еще мне и в самом деле стыдно, что я ударил ее по щеке, хотя в тот момент был способен и на большую глупость. Мне хотелось поцеловать ее, чтобы преградить путь глупой, фальшивой песне.
И я понимал, что недостаточно просто послать ей пергамент с извинениями и букет цветов в знак примирения. Я понимал. Но молчал. Неделю. Другую. Третью.
Наверное, сентябрь заставил меня действовать. Осень всегда остужает пыл и приносит с собой ответы на вопросы. И в первое ее воскресение я стоял у входа в церковь. Того небольшого прихода, где знал — поет Роза Уизли.
Я пришел чуть раньше и все не решался войти. Стоял чуть поодаль, прячась в густой тени столетнего дуба.
И вдруг увидел ее. Точнее издалека понял, что это Роза. Походка у нее запоминающаяся — девушка чуть припадает на левую ногу. Интересно, откуда это? Я сделал было шаг вперед, но передумав, вернулся на свой наблюдательный пост. Она прошла мимо, так и не заметив меня. Остановилась у тяжелой деревянной двери, ведущей в храм, чтобы мелко перекреститься, поклониться и только после этого изо всех сил потянуть за грубую, великанского размера, ручку.
Когда она исчезла, я подумал, что должен был открыть перед ней эту дурацкую дверь. И что я неправ. Снова неправ.
В тот день я так и не вошел в церковь. Как и на следующей неделе, и позже. Стоило мне завидеть Розу, я отступал. Оголился дуб, даривший надежное укрытие, но я продолжал прятаться за его стволом, а Роза проходить мимо, не замечая моего присутствия.
В один из холодных октябрьских дней она, как всегда, подошла к церковным дверям, но не стала креститься или отворять их. Она обернулась, да так резко, что я не успел отступить. Между нами шагов двадцать — пропасть лет в сто и противоположность
Все пути к отступлению отрезаны, когда она протягивает мне руку:
— Я могу проводить, мистер Малфой. Здесь совсем близко. Ведь вы давно уже хотели войти.
Я не даю ей руки, но следую за ней. Открываю дверь.
Пахнет ладаном, спокойствием и кажется, что здесь остался летний день. Свечной свет и тепло ограждает от серой измороси за окном. Я поворачиваюсь, чтобы сказать об этом Розе, но вижу что та, оставив меня, направляется к хорам. Оставшись в одиночестве, опускаюсь на ближайшую скамью. И пока думаю о том, следует уйти или остаться — верующих, пришедших на службу, становится все больше. Какая-то девчушка просит меня подвинуться и садится рядом, а следом, место занимает и ее мать: стройная женщина с чрезмерно ярким, неуместным здесь макияжем.
— Простите, я могу выйти? — обращаюсь к ним.
Но ни девочка, ни женщина меня не слышат. Мать лишь нудно, вполголоса отчитывает свое чадо за жирное пятно на белом воскресном переднике. Я понимаю, что пути назад нет, когда Святой Отец ступает за кафедру. Он открывает книгу, и начинается месса.
Я не слышу слов, не вникаю в их смысл, мне нужен только хор, и я изредка слышу его, но не могу понять… он поглощает голос Розы. Я вижу, как открывается ее рот, и она похожа на рыбу, волной выброшенную на берег. Пытаюсь поймать ее взгляд, но он обращен куда-то вверх, сквозь потолок. Будто видит она что-то за его белизной. Что-то, чего мне не дано постичь.
Когда заканчивается служба, Роза торопится найти меня. А я поскорее скрыться. Но толпа выходящих не оставляет мне возможности.
— Мистер Малфой, эй, мистер Малфой, — зовет она, задыхаясь от быстрой ходьбы.
— Да, мисс.
— Останьтесь ненадолго. Я хотела бы… познакомить вас с настоятелем.
Я только раздумываю, что сказать ей в ответ, но в этот момент какая-то темная тень метнулась в сторону Розы. Через миг понимаю — не тень — ее мать, Гермиона Уизли. Разворачиваюсь в новой попытке сбежать и слышу:
— Роза, давай скорее, не задерживайся, отец ждет тебя на улице. Бабушка снова попала в больницу. Подробностей не знаю, но думаю, что ты захочешь увидеть ее как можно скорее.
И девушка мгновенно забывает обо мне, о святом отце и о церкви. Лицо ее становится мертвенно-бледным, и она, расталкивая всех на своем пути и тут же неловко извиняясь, стремится к выходу. Гермиона задерживается, когда видит меня.
— Здравствуй, — неожиданно улыбается она, — давно не виделись. Как ты?
— Спасибо, нормально, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал, как можно ровнее.
— Ходишь в церковь? — вновь удивляется Гермиона.
— Сегодня впервые.
— Это хорошо… но что привело тебя сюда? — и в голосе ни грамма агрессии или любопытства. Он звучит естественно, будто ей и впрямь интересно, почему я здесь.
— Да так… не будем об этом. Все это пустяки и не заслуживает внимания.
Мне нечего сказать. А ей спросить. И потому она легко касается рукава моего пальто. Согласно кивает.
— Мне пора, миссис Уизли. Действительно, я очень спешу.
С этими словами я развернулся и зашагал прочь.