Давай попробуем просто жить
Шрифт:
Ответ приводит меня в смятение.
Они очень удивлены, но сами тоже не видели Рона уже давно. Оказывается, он помог им с открытием магазина, и на этом всё. От предложения возглавить французский филиал категорически отказался, хотя сперва был как будто не против. Они пробовали уговаривать, им бы действительно не помешал свой человек, чем брать кого-то со стороны, но Рон объявил, что уже нашёл другую работу. Так что они его с тех пор не видели. Правда, Рон просил пока не рассказывать, что он у них не работает, поэтому они молчали.
Мне нужно, причём после всего, что я узнал из этих писем, ещё как нужно.
Потому что я понимаю, насколько меня беспокоит то, что творится с Роном. Вот что же он вляпался? Рон, что с тобой происходит?
* * *
Конец мая выдаётся сложным. Северус появляется дома не слишком часто, потому что в Хогвартсе полным ходом идёт подготовка к экзаменам. А когда он всё-таки приходит, уставший, раздражённый, бледный - меня или нет в Лондоне, или же я оказываюсь уставшим не менее, чем он, потому что тоже готовлюсь к экзаменам. Но всё-таки самое основное - это мои постоянные отъезды в составе команды за пределы Лондона.
Сегодня мне так тяжело, как никогда ещё не было. Нам объявили, что через неделю мы уезжаем на месяц, как и планировалось ранее. Тянуть мне дальше уже некуда, и без того долго скрывал это от Северуса.
А он так раздражён, что я не знаю, как к нему с этим подступиться. Весь вечер я молчу и маюсь, маюсь и молчу. Под конец он даже спрашивает, в чём дело, и не попал ли в меня на тренировке бладжер и не повредил ли он мои мозги, настолько я молчалив и загадочен. В ответ отрицательно качаю головой. И упускаю хорошую возможность начать разговор. И ругаю себя за это последними словами.
Ночью я так завожусь и так настойчиво прошу его трахать меня сильнее, что он, наверное, снова думает о моей голове и бладжере. А меня словно подталкивает какой-то бес, я как-то особенно жадно принимаю его ласки и испытываю острое удовольствие, смешанное с горечью, потому что наступит утро, когда я ему всё расскажу, и я не уверен, что он меня простит. Я слишком долго боялся сказать ему правду. И сейчас, пока я ещё ничего ему не рассказал, я хочу как можно более полно чувствовать его во мне. Словно этим можно надышаться впрок.
Когда я ощущаю привычную уже предутреннюю его ласку - наш неизменный ритуал - я на мгновение думаю, что, может, подождать до завтра со всякими неприятными признаниями, но тут же себя одёргиваю. Глубоко вздыхаю и говорю:
– Северус, подожди. Мне нужно тебе что-то сказать.
Он сразу же просыпается окончательно, садится на кровати и внимательно смотрит мне в глаза.
Я делаю ещё один глубокий вдох. И рассказываю всё, как есть. И хотя по мере моего рассказа он становится всё мрачнее, я вдруг ощущаю, что мне легче. Слишком долго этот камень давил мне на плечи.
Конечно, между нами происходит ссора, я и не ожидал, что новость будет воспринята как-то по-иному. Конечно, в ответ я не молчу, а выдвигаю заранее придуманные аргументы.
В конце-концов я заявляю, что таких упрямых и ограниченных людей ещё поискать, удовлетворённо смотрю, как он багровеет от моей наглости, соскакиваю с кровати и, громко топая, удаляюсь принимать душ.
В душе я нахожусь намеренно долго, в порыве мелкой мстительности, потому что знаю - ему сегодня нельзя опаздывать в Хогвартс. От этого мне легчает, и обратно я выхожу практически успокоившимся. Не гляжу на Северуса, а иду прямо на кухню и начинаю варить себе кофе.
Он входит почти следом за мной. Сперва стоит на пороге и молчит, наблюдая за моими движениями. Затем подходит ко мне и спрашивает:
– Ну как, остыл?
Ха, и это мне говорит он! Не я начинал ссору, но этот невозможный человек всё выворачивает наизнанку.
Я молчу, но когда он осторожно берёт мои руки в свои, я не вырываюсь. А потом он притягивает меня к себе и тихо шепчет:
– Прости. Я погорячился. Ты прав, это действительно важно для тебя
И я не знаю, что и сказать, таким он со мной ещё не был, я не припомню, чтобы он просил прощения за что-либо. Это удар поддых, запрещённый приём. Я не могу его оттолкнуть.
Он обхватывает моё лицо ладонями и мягко целует меня в губы. И я уже сам не понимаю, что делаю, потому что открываюсь навстречу ему и целую в ответ.
В окно стучится сова, нетерпеливо царапая клювом стекло, и мы отрываемся друг от друга. Открываю окно и забираю почту, и пока Северус сражается с кофеваркой, я зачитываю вслух имена адресатов.
Последний конверт выглядит необычно, адрес написан на незнакомом мне языке. Я зову Северуса, возможно, он знает, от кого это может быть.
– Гарри, думаю, это от Клайтона. Он как раз сейчас находится за границей, и обещал прислать какую-то информацию в ближайшие дни. Открой, пожалуйста, и посмотри, что там, я тут немного занят.
Я взламываю хрустящую печать и вскрываю конверт. Оттуда мне на колени выпадает листок с причудливым гербом на верхнем поле. Текст на английском, и с первого же предложения ясно, что это не от Клайтона.
* * *
Я жду, когда Гарри начнёт читать письмо, мне очень важна эта информация. Возможно, мы приблизимся к цели, пусть хотя бы на шаг.
Но он молчит и ничего не произносит. Тогда я поворачиваюсь к нему и уже собираюсь выговорить за это, но умолкаю на полуслове.
Гарри сидит за столом, лицо у него застывшее, а рука с письмом безвольно опущена вниз. Я зову его по имени, но он не реагирует, а продолжает глядеть на какую-то невидимую мне точку. А затем его пальцы разжимаются, и письмо с тихим шелестом падает на пол. Я подхожу и поднимаю его, сажусь за стол. И тут Гарри отмирает: