Давай попробуем просто жить
Шрифт:
– Северус, как ты мог?
Я читаю, и по мере прочтения мне становится понятен его ужас. Потому что это совершенно точно не от Клайтона, да и вообще не из Франции, где тот находится в данный момент. Это текст договора между мной и Пражской академией, согласно которому я в течение двух лет, начиная со следующего учебного года, обязуюсь преподавать в академии на кафедре Высших Зелий. И, разумеется, проживать я буду там же.
Когда-то, кажется, накануне Рождества, я действительно получил от них предложение такого характера и выразил своё согласие в ответном письме, и моё письмо уже
Я поднимаю голову и смотрю на Гарри. Он растерян. Я растерян не меньше. Я понимаю, что должен сейчас что-то ему сказать, но, Мерлин, ЧТО?
А он опускает голову на сцепленные кисти рук - совершенно мой жест, когда только успел перенять - и глухо произносит:
– Два года. Целых два года, Северус! И ты ещё выговаривал мне за квиддич.
– Гарри, послушай, я сейчас всё объясню, и ты обязательно поймёшь.
– А я уже и так понял, - он встаёт из-за стола и отходит к окну.
– Да и что тут непонятного? Ты уезжаешь, я остаюсь. Всё.
Я иду к нему, но он выворачивается из моих рук и отходит подальше от меня, присаживаясь на край стола.
– Гарри, послушай, пожалуйста. Я дал своё согласие ещё до того, как мы с тобой… как ты вошёл в мою жизнь. Ответа мне не поступило, и я уже успел позабыть об этом предложении. Это правда. И сейчас я расстроен не меньше, чем ты.
– Ты думаешь, я расстроен? Всего лишь расстроен? Знаешь, я расстраиваюсь, когда упускаю снитч или когда получаю низкий балл на экзамене. Или когда вымокаю под случайным дождём.
И мне нечего ему на это возразить.
Я пытаюсь держать ситуацию в своих руках, а для этого мне нужно что-то говорить, и я напоминаю, что впереди у нас ещё целое лето, а потом можно будет что-нибудь придумать, ведь там, в академии, наверное, тоже бывают какие-нибудь каникулы.
Он молча слушает и по его лицу невозможно определить, что он думает о том бреде, который я сейчас несу.
– Скажи, могу я поехать с тобой? Мы могли бы там вместе жить?
– он внимательно смотрит мне в глаза и очень серьёзен. Я теряюсь, а затем честно отвечаю:
– Я об этом даже не думал.
– Понятно, - голос его дрожит, грозя взорваться.
– Тогда ответь ещё на несколько вопросов, и я от тебя отстану. Кто я, Северус? Кем был для тебя всё это время? Игрушкой? Мальчиком для постели?
Я ничего не понимаю и недоумённо смотрю на него. А он продолжает звенящим голосом:
– Ты даже не задумывался, нравится ли мне быть гостем в твоём доме. Устраивают ли меня такие отношения. И отношения ли это вообще.
Потом он как-то остывает и тихо договаривает:
– А я всё это время ждал, когда же ты захочешь, чтобы мы жили вместе. Вот дурак.
– Гарри, послушай меня. Неужели ты считаешь, что я не думал об этом? Думал, и пришёл к выводу, что этого делать не стоит.
Мне
– Я просто не хотел портить твоё будущее. Ты молод. У тебя всё впереди. А я… Я только надеялся, что это продлится как можно дольше - то, что между нами.
– Значит, ты всё решил за меня. Конечно, зачем тебе знать, чего хочу я.
– Да пойми ты, глупый мальчишка, ты сейчас и сам не можешь знать, чего хочешь! Ты же ничего в жизни ещё не видел, кроме не слишком молодого и не слишком приятного в общении профессора зельеварения! Ты бы меня потом всю жизнь проклинал, но не бросил бы из своего грёбаного благородства!
– Понятно. Спасибо, что всё мне объяснил. Особенно по поводу моих желаний и чувств. Можно, я тоже буду с тобой откровенен?
Молча киваю.
– Знаешь, что я обо всём этом думаю?
– он говорит совершенно спокойно, словно мы обсуждаем, куда бы нам сходить пообедать.
– Я думаю, что ты просто очень грамотно выставляешь меня сейчас из своей жизни. Я тебе больше не нужен. Но все твои слова ломаного кната не стоят, потому что ты не можешь не помнить, как нам было хорошо вдвоём. И, пожалуй, мне не стоит унижаться дальше. Надеюсь, новая жизнь окажется для тебя такой же приятной, какой была прежняя.
Во мне вскипает и бурлит какая-то чёрная жижа, наверное, злость. Я не думаю, что могу стоять и спокойно выслушивать его обвинения.
Но он больше ничего не добавляет сверх сказанного, он разворачивается и идёт к выходу.
Дверь хлопает так, словно в неё вложена вся его ненависть ко мне.
Я опускаюсь на стул и унимаю сбившееся дыхание. А затем беру чашку и со всего маху швыряю её в стену, и долго ещё сижу, разглядывая мелкие осколки.
Глава 18. Сны, воспоминания и поисковое серебро
– Поттер, ты знаешь, что ты идиот?
– Драко устало опускается в кресло и трёт виски.
– Десятый.
– Что «десятый»?
– он недоумённо смотрит на меня.
– За последние три дня ты говоришь мне об этом уже десятый раз.
Он неодобрительно косится в мою сторону, но не отвечает. По глазам читаю, что десяти для меня явно мало. В глубине души я с ним согласен.
Затем Малфой молча кидает мне небольшой свёрток. Я произношу увеличивающее заклинание, превращая его в сумку, и тоже молча начинаю выкладывать на стол свои учебники.
Ни за что не стал бы просить его сходить к Северусу за ними, но выхода не было. Я уходил оттуда в спешке - «Да сбежал ты, Поттер, как последний трус» - так что ни о каких вещах, тем более об учебниках, и речи не шло. Тем не менее, на следующий день выяснилось, что я оставил там необходимые для учёбы принадлежности.
Я любил заниматься у него дома. Располагался в библиотеке за его столом, брал его чернильницу и перо, принимал его позу и, казалось, даже почерк становился чётче, а слова выразительнее. А он иногда подходил, становился за моим плечом, просматривал мои по обыкновению загибающиеся кверху строчки, хмыкал, комментировал, доводя меня этим до бешенства и заставляя вскакивать, бросать перо и вцепляться в его мантию, притягивая ближе, чтобы сделать что-нибудь с ним…