Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам
Шрифт:
— Отлично, Дмитрий, совсем отлично, — прошептал Людас Константинович. — А я вот думаю: может, стихотворение напишу в честь великой, великой нашей победы под Москвой.
Кончился митинг, но никто и не думал расходиться. Неразделенная радость тускнеет, сжимается и, став привычной, исчезает. Стоит ли ставить на стол бутылку шампанского, так и не откупорив ее! Всем в эту ночь хотелось быть друг с другом, и, хотя никто не знал подробностей победоносного сражения под Москвой и черная круглая радиопасть, замкнувшись, набирала силы
С гордостью произносились имена военачальников, осуществивших разгром фашистов под Москвой. Жуков… Рокоссовский… Талантливейшие стратеги! А вы слышали историю с Рокоссовским? Да, да, на самолет и прямо в Москву, к Сталину… Он-то и разработал весь план… Ну, положим, не он, а Жуков был начальником Генерального штаба. Действительно пол-ко-во-дец! Ему-то и поручил Сталин осуществить разгром. А Боку-то всё боком вышло! Что, недурный каламбурец получился? Бок уж и не стоит, а на боку лежит. Да, и под Тулой им изрядно досталось… Гудериану с его танками! И Тихвин освободили. Теперь и под Ленинградом им добрую западню устроят.
Двигались дивизии, корпуса, целые армии… Рассчитывались, подготовлялись и наносились всё новые и новые удары по гитлеровской военной машине. И она уже хрипела словно медведь, напоровшийся на двойное жало рогатины. И на какое-то время позабылось, что огромная часть территории захвачена фашистами, что они в Киеве — в твоем городе, Натан Рахлин, в Вильнюсе — в твоем городе, Людас, в Одессе — в твоем городе, Авраам Треплев, и под самым Ленинградом — под нашим, Тася, Ленинградом, и что на всех окнах театра темно-синяя плотная бумага, и что всё идут и идут на восток черно-красные составы беды.
Разошлись часа в три после настоятельных напоминаний директоров, режиссеров, администраторов: на завтра не отменены ни репетиции, ни спектакли, ни выступления. Так что давайте-ка, братцы, по домам, да и поспим немного.
Тася предложила Гирам зайти, попить чайку. Но запротестовала Бронислава Игнатьевна:
— Он-то готов и до утра болтать! А потом мне же станет жаловаться: и голова не такая, и в горле першит, и ноги ослабли. Нет уж, Людас, идем домой.
— Постой, мамочка, а как же мое ночное дежурство? — спохватился Людас Константинович.
— А ты уже отдежурил… В театре! — И, выпустив эту парфянскую стрелу, решительно двинулась навстречу всё крепчающему морозу. Людас Константинович хотел что-то сказать, но только махнул рукой и бросился вдогонку.
Дмитрий и Тася несколько раз постучали в окно, не слишком громко, чтобы не потревожить Танюшку, но не достаточно громко, чтобы разбудить Софью Александровну. Но стук услышала Любочка Офицерова и открыла калитку. Так поздно ее квартиранты возвращались впервые. Узнав причину, она тут же растолкала мужа Виктора:
— Вить, а Вить! Слышишь, наша победа! Да проснись ты, чурбан бесчувственный…
Софья Александровна, прикорнувшая на
— Пришли! А чай-то у меня давно готов. Оба чайника под подушками. Вы, Тася-матушка, уж распорядитесь. А я попила… Ну, рассказывайте.
Постучались Офицеровы:
— Говорят, вы с новостями, Дмитрий Иванович?.. И с хорошими? — спрашивал Виктор, растирая затекшее от сна лицо.
— С самими великолепными, — подтвердил Дмитрий. — Сейчас бы, граждане, не помешало бы и водочки хлебнуть. За нашу победу, — И вопросительно посмотрел на мать.
— Ты что же не предупредил, Митя? Я ее сегодня на мед обменяла, — сокрушенно сказала Софья Александровна.
— Если бы, мамочка, я мог заранее предсказывать наши победы, то, вероятно, находился бы сейчас в Генеральном штабе…
— Обойдемся чаем, — сказала Тася. — С медом.
— А у меня варенье есть, — сообщила Любочка. — Баночка вишни. Сейчас принесу.
Вот так и просидели они до самого утра, поднимая чашки с чаем за победу под Москвой. И хотя каждому из них предстоял долгий, трудный день, никто и не думал о сне. Сон заменила радость, и она принесла такие силы, какие бы не мог дать и самый крепкий продолжительный сон. Безмятежно спали двое: Таня и дочурка Офицеровых — Инночка. А зачем им было просыпаться? Война-то еще не кончилась этой светлой звездной ночью на подмосковных, истерзанных огнем и железом, снегом припорошенных просторах… Нет, не кончилась еще!
Утром приходят и трезвость мысли, и сдержанность чувств. Поражение гитлеровцев под Москвой, оставаясь событием первостепенной важности, приобрело ограничительные рамки. «Правда» писала: «Враг ранен, но не убит. Начатый разгром должен быть доведен до конца, пока не будут освобождены все наши города, все наши земли, пока не останется ни одного живого немецкого захватчика в нашей стране». И Муромцев, как и другие участники ночного ликования, приходил к выводу, что развернулся только первый виток оборонительной спирали и что должно пройти время — месяцы, долгие месяцы, если не годы, — прежде чем все витки спирали развернутся во всю свою гигантскую мощь и вышвырнут за наши пределы всех до последнего захватчиков.
Красная Армия освобождала города и населенные пункты, еще недавно находившиеся в тылу немцев, рвавшихся к Москве. Истра, Клин, Рогачево, Епифань, Ясная Поляна… Цела ли могила Льва Толстого? Не сожжен ли дом Чайковского?
После победы под Москвой легче дышалось, да и виделось всё как-то иначе. Дома на Московской казались выше и красивее, морозный воздух прозрачнее, снег — белее. Он аппетитно похрустывал под валенками Муромцева и Королева, когда они совершали очередное восхождение «на вершину руководства», туда, где высилось трехэтажное из потемневшего кирпича здание облисполкома.