Давно закончилась осада... (сборник)
Шрифт:
Длинные локоны были откинуты ветром. Пухлый рот приоткрыт, взгляд направлен в морскую даль. Наверно, и сейчас мальчик видел летящую навстречу пену.
Вода прилепила к телу одежду: подвернутые до колен широкие штаны и рубашку с распахнутым воротом. Сквозь нее даже проступали мальчишкины ребра…
Был он ростом чуть побольше Оськи и Норика. И, кажется, постарше. А может быть, такой же. Левая рука мальчика отведена была назад, пальцы растопырены. Возможно, раньше ладонь, как и ступни, касалась бруса-волнореза. А правую руку мальчик вскинул над плечом. Но… она была не вся. Обломал ее кто-то над согнутым
Мальчик, видимо, не чувствовал боли. По-прежнему стремился вперед. Но Оська смотрел, смотрел на расщепленный обломок, и вдруг ниже локтя горячо рванула боль. Может, такая же, какую испытал Сильвер, когда оторвало ногу. Но это лишь на миг. Оська даже не двинулся, только прикусил губу.
Норик торопливым шепотом (словно защищая Оську) проговорил:
— Можно ведь снова сделать руку.
— Можно, — покивал Сильвер. — Да пока не знаю как.
Все глядя в мальчишкино лицо, Оська спросил:
— Кто он?
— Мальчик с брига “Мальчик”. Тут, как вы, наверно, догадались, есть особая история.
Оська догадывался. Норик, видимо, тоже. Потому что сразу попросил:
— Расскажите!
— Ну, что ж, можно… — Сильверу, кажется, не хотелось расставаться с гостями.
5
Сильвер сел на обрезок мачты. Оська и Норик — на два плетеных кранца у его ног. И Оська уже не вспоминал про часы. Вернее, вспомнил, но не те, которые неумолимо двигают время, а старинные, бронзовые.
Те часы стояли на полке в магазине, где торговали всякой стариной: фарфоровыми статуэтками, мраморными письменными приборами, медными подзорными трубами, офицерскими кортиками прошлых времен, иконами… Кстати, как можно торговать иконами? Сильно верующим Оська не был (так, иногда перекрестится на всякий случай, вот и все), но образа — это же святые предметы! И вдруг — давайте за них деньги! Вон, Сильвер даже шарики с крошечным Николой-на-Цепях продавать не стал (Оська украдкой потрогал шарик на цепи — из него будто излучалось тепло)…
И все же в магазине Оське нравилось. Он и Эдик Тюрин по дороге из школы часто забегали сюда посмотреть на редкости. Особенно — на часы. Те, что раньше стояли, наверно, в каком-то богатом доме.
Циферблат был вделан в куб из темного мрамора. А на кубе — бронзовые фигурки. На бухте корабельного троса сидел старик в помятой фуфайке и с круглой шкиперской бородкой — сразу видно: бывалый моряк. У ног его пристроились два мальчика. Обыкновенные, вроде Оськи и Эдьки, только не в юнмаринках. Один в матросском костюме, другой в косоворотке, в мятых, порванных на коленке штанах и в большом картузе. Как Петя и Гаврик из всем известной книжки. Но не они, конечно, а просто приморские пацаны. Старый шкипер им рассказывал какую-то историю. Мальчишки запрокинули головы и буквально растопырили уши…
Потом часы продали…
А теперь бронзовый старик и ребята будто ожили — здесь, в музейном подземелье…
— Этот бриг называли сперва не “Мальчиком”, — неторопливо рассказывал Сильвер. — Было у него поначалу, говорят, другое имя. “Даниэль”, вроде бы. Так звали этого мальчишку, когда он еще был живой-настоящий. А появился он в здешних местах издалека. С иностранным десантом приплыл, когда началась тут Первая осада…
— Это значит,
— С кем пришел, за того и воевал. Это уж у кого какая судьба… Да и едва ли он воевал как солдат. Был, говорят, барабанщиком, а из барабанщиков какие вояки? В атаки они, да, ходили, боевые марши играли храбро. И случалось, убивали их. А сами они… из палочек ведь не постреляешь. Ну, не знаю. Не в этом дело. История эта про те дни, когда осада уже почти кончилась.
Союзники заняли, значит, Главную высоту и взяли там десяток пленных. Те, говорят, держались до последнего, да потом уже не стало сил… И Даниэль этот подружился с пленным мальчишкой. Хотя пленный не барабанщик был, а чуть ли не в мичманском чине уже. Из морских юнкеров паренек. Годов им было одинаково, оба ребятишки, почуяли друг в друге, наверно, одинаковые души. Вроде бы и противники, а чего им было делить в той войне? Да и к пленным тогда относились по-человечески. Можно сказать, как к боевым товарищам.
Беда пришла негаданно. Был у союзников маршал, один из главных командиров. С норовом, видать. Попала ему вожжа под хвост. “Почему в городе, который мы доблестно завоевали, тут и там гремят взрывы?”
И поставил он нашим ультиматум: если взрывы не прекратятся, он расстреляет пленных.
А как они прекратятся, если всюду пожары и погреба с боеприпасами? Когда отходили на Правый берег, всё вывезти не сумели…
Пленных вместе с тем мальчонкой-мичманом заперли в каземате и пообещали наутро устроить казнь…
— А Даниэль их освободил! — рванулся Норик.
— То-то и оно… Раздобыл где-то ключ, обманул часового, помог беглецам пробраться мимо охраны, они отыскали у дальнего причала шлюпку. И благополучно переплыли к своим…
— А барабанщик? С ними? — нетерпеливо сказал Оська.
— Нет. “Не хочу, — говорит, — быть дезертиром”.
— А что с ним стало? — опять привскочил Норик.
— Про то не знаю… И мичман этот ничего больше про Даниэля не знал… Остапов или Остатков фамилия мичмана, точно я на слух не разобрал, когда мне эту историю рассказывали. Старик рассказывал, ветхий совсем, он уже плохо говорил… Я — старик, а он был вовсе… Это тот, у которого я Ланселота выменял. За рыцаря-то он с меня английский компас взял и адмиральскую подзорную трубу, а Даниэля отдал просто так, после уже. “Мне, — говорит, — скоро помирать, ты забирай его, чтобы не осиротел пацан. Я, — говорит, — к нему как к живому привязался, только руку сделать не сумел. А ты сделай…”
— А откуда он деревянный-то взялся? Что за бриг “Даниэль”? — поторопил Сильвера Оська.
— Я к тому и веду… Мичман Остапов, так мы его будем называть, служил в нашем флоте до семидесятых годов того века. С турками еще воевал. А потом вышел в отставку капитаном второго ранга. Похоже, что не поладил с начальством. И, чтобы с морем не расставаться, купил себе маленький купеческий бриг. Видать, деньги у него водились. Да и пенсия у отставных флотских офицеров была тогда немалая… Купил, значит, оснастил заново и назвал “Даниэлем”. Потому что всегда помнил дружка, которому обязан был жизнью… Заказал мастеру вырезать деревянного мальчика, чтобы тот был носовой фигурой на бриге, по обычаю старых парусных судов…