Давно закончилась осада... (сборник)
Шрифт:
Сейчас Оська рассказал про это Норику и Вертунчику.
— А коллекцию свою он хочет отдать Морскому музею. Ну, может, не сейчас еще, а когда совсем уж… Сын заставляет его в дом перебраться. “Хватит, — говорит, — жить как подземный отшельник, ты там совсем здоровья лишишься”…
— И Даниэля отдаст в музей? — насупился Норик.
— А вот и нет! — с удовольствием сообщил Оська. — Даниэля он отдаст капитану Грише на “Маринку”. Они ее там сейчас ремонтируют. Хотят сделать так, чтобы больше походила
— Имя девчоночье, а на носу пацан. Так разве бывает? — усомнился Вертунчик.
— “Маринка”… это даже и не имя, если говорить точно… — Оська повторил рассуждения капитана Гриши. — Это, скорее, тип судна. Есть еще две таких шхуны, в Карске и в Заветном. Их тоже называют маринками, а имена — “Том Сойер” и “Легенда”… А эта будет “Мальчик”. В память о бриге капитана Астахова.
— Нас-то хоть прокатят? — ревниво спросил Норик.
— Там будут сменные ребячьи экипажи. Мы можем сделать свой.
— А медкомиссия? — опасливо спросил Норик.
— Ну какая там комиссия! Ведь не вокруг же света… В их флотилию всех берут, даже близоруких.
— Ось… а полоска больше не появляется?
— Не-а…
Темную полоску — тень ватер-штага — Оська больше ни разу не видел после той ночи на “Согласии”. Наверно, потому, что сделал свое дело — спас заложников.
У конца решетчатого забора, на пустом вытоптанном пятачке земли, сидел на корточках мальчик. Странный такой. Среди уличной пестроты он был… ну, как полоска незасаженной земли на яркой клумбе. В черных брюках, в черной футболке с длинными рукавами. И косая длинная челка мальчишки была очень темная. Из-под нее он поглядывал на прохожих.
Был он помладше Оськи и Норика, постарше Вертунчика.
Прохожие, может быть, удивлялись сумрачному виду мальчишки, но ничуть не удивлялись другому — тому, что перед мальчиком раскрыт обшарпанный чемодан и в нем почти до верха насыпаны солдатики. Всякие. Пластмассовые, оловянные, бронзовые, из дерева и пластилина. Пехотинцы, мотоциклисты, знаменосцы, рыцари, гусары, легионеры Цезаря…
Почти все знали, что есть в Городе особый обычай. Когда мальчик подрастает и кажется ему, что пора кончать игры в солдатики, он выходит на улицу, в парк или к рынку, садится на обочине и вот так открывает для прохожих свои сокровища. Бери, кто хочет!
Люди проходят и берут. Взрослые для своих детей, ребятишки для игр. Только нельзя жадничать и хватать горстями. Даже “малосольные” чтут закон: не налетают, не пытаются разграбить. Берут как все и как все говорят спасибо.
Оська, Норик и Вертунчик сели на корточки у чемодана. Мальчик взглянул из-под челки без улыбки, но по-доброму. И глаза не черные, как весь он, а серые…
— Можно? — спросил Оська.
—
— А выбирать можно?
— Пожалуйста.
Норик выбрал тяжелого конного рыцаря.
Оська — барабанщика. Не такого, как прежний. Тот был из белого сплава, а этот — медный. И мундир не такой, и на голове не кивер, а фуражка. Но все равно барабанщик. Он, конечно, не станет ольчиком, но будет хотя бы памятью о старом.
Вертунчик взял оловянного матросика. И спросил:
— А можно для Бориски и Вовчика?
— Ну, возьми… если отдашь им.
— Я отдам… — Вертунчик взял еще гусара на коне и гладиатора. Подумал и задал новый вопрос:
— Ты ведь вроде бы не такой уж большой. Разве уже не играешь?
Оська и Норик с двух сторон дернули любопытного Вертунчика: зачем суешься в несвое дело. Но мальчик не удивился, не обиделся.
— А я в солдатиков никогда не играл. Это не мои, а брата… А он уже большой…
Что-то было в его голосе необычное. Какая-то скрытая жалоба, что ли. И тревога…
И Оська, Норик, Вертунчик не встали, не пошли сразу прочь. Норик шепотом спросил:
— А брат… С ним — что?
Наверно, увидел мальчишка сочувствие. Понял: эти трое чуют что-то.
— Брат… он совсем большой. А все не расставался с ними. А весной ушел в Хатта-даг, добровольцем. И пропал там, четыре месяца нет писем… Мы думаем, может, все-таки живой, в плен попал или в заложники. Мама уехала туда, искать, а сестра, она тоже большая уже, нашла чемодан и говорит: “Играл, играл в войну и доигрался… Не могу видеть, сердце болит. Иди раздай их, может, это принесет удачу…”
— Много он накопил их, — вздохнул Вертунчик. Наверно, не знал, что еще сказать.
— Много… А я загадал: если раздам их по одному за сегодняшний день, тогда… все будет хорошо.
Оська нащупал на груди шарик: “Пусть будет…” Но это был егошарик, а не мальчика.
Когда отошли, Норик придержал шаги.
— Ось! А если сказать ему про Цепь? Чтобы он как мы… Тогда, наверно, точно у него сбудется. А?
— Наверно…
— Идем!
— Не идем.
— Почему?
— А если он загремит? Было у мамы два сына, а… сколько останется?
— Но мы же полезем вместе с ним! Как ты тогда со мной!
— Я вот тебе полезу! Мы обещали Сильверу, что никогда…
— Обещали. Но раз такое дело…
— Тебя рано выписали из больницы, вот что, — сумрачно сказал Оська. — Надо было еще голову подлечить.
Норик надулся. Он иногда умел так…
— Ты сам подумай, — извиняющимся голосом начал Оська. — Ты один у матери. Если брякнешься, ей как жить?.. У меня-то все-таки проще: если что — будет скоро замена…